Фургон с беглецами стоял в очереди битый час. Все это время и Жиль, и Андрейко тряслись от страха. Они не боялись любой драки, тем не менее перспектива попасть в руки палача для молодых людей не улыбалась. Гийо был гораздо спокойнее молодежи, однако держался настороженно и мысленно в который раз до мелочей продумывал, как действовать, если их маскарад раскроется, — в какую сторону бежать и где спрятаться. За цыган, которых стражники конечно же арестуют, он не волновался. Гийо знал, что Тагар вытащит своих людей не только из тюрьмы Шатле, но даже из преисподней.
А еще он был очень благодарен кузнецу. Гийо отдавал себе отчет в том, на какой риск пошел Тагар, взявшись вывезти из Парижа государственных преступников. И дело тут было вовсе не в деньгах. Просто цыган, в отличие от многих людей, помнил доброту и не забыл, как однажды Гийо спас его от верной смерти. Что касается денег, которые он взял с беглецов, то они были как бы оберегом. Так гласили цыганские предания.
Наконец пришел черед и цыганской халабуды. Ее тоже хотели обыскать, но тут вступила в дело старая цыганка, которую злобным рычанием поддержал Гаскойн. Она разразилась руганью, да такой замысловатой, что стражники опешили и отступили. И дело было не в том, что они увидели пассажиров халабуды — двух юных цыганок и старого немощного деда. Их испугали проклятия, которыми старуха сыпала как горохом из решета. Ведь все французы знали, что цыганки — колдуньи, к тому же сержант, командовавший стражниками, узнал толстую бабищу, которая всегда устраивала скандалы, когда дело доходило до досмотра повозки.
— Пропустите эту старую ведьму! — приказал он своим подчиненным и, скрестив указательные пальцы, плюнул вслед халабуде — на всякий случай, чтобы защитить себя от злых сил.
Мрачный Жан ле Марди, которому уже надоело торчать у ворот, но отправиться восвояси он не имел права, безразличным взглядом проводил цыганскую повозку и кисло покривился. Магистр вспомнил, сколько денежек выманила у него цыганка, которая нагадала ему долгую жизнь и доходную должность каноника в лучшем епархиальном соборе Парижа. Насчет долгой жизни у него, как у всех молодых, сомнений не было, но что касается места каноника, а значит, членства в капитуле, то это дело у Жана ле Марди никак не срасталось.
Спустя какое-то время стены Парижа оказались далеко позади. Беглецы облегченно вздохнули и огляделись. Небо все-таки разразилось ливнем, но это была всего лишь недолгая гроза, и, когда появилось солнце, омытая дождем придорожная зелень засверкала в его лучах бриллиантовой пылью мелких дождевых капелек. Вскоре беглецы должны были покинуть халабуду и дальше идти пешком, но это обстоятельство никого не волновало, а только радовало.
Когда приговоренному к казни объявляют помилование и выпускают из темницы, ему и в голову не придет жаловаться на неудобства, которые он испытал в сырых тюремных казематах.
Глава 19. Черные рейтары
Даже при наличии денег путешествие по Франции, которая только начала приходить в себя после Столетней войны, было занятием совсем не увлекательным и опасным, тем более — пешком. Разоренные деревни находились в запустении, крестьяне были либо убиты, либо сбежали, поэтому обширные поля оставались невозделанными, и лишь местами встречались редкие клочки земли, на которых что-либо произрастало. Необъятные равнины Шампани, Боса, Бри, Гатине, Шартра, Дрё, Мена и Перша, Вексена (как французского, так и нормандского), Бовези, равнины Ко от Сены в районе Амьена и Абвиля, окрестностей Санлиса, Суассона и Валуа до Лана и дальше до Гэноля были совершенно пустынны, заброшены, лишены обитателей, покрыты кустарником и молодым подлеском.
В этих районах люди смогли обрабатывать только участки, тесно примыкавшие к городам, крепостям и замкам, чтобы за ними можно было бы присматривать с башни или иного наблюдательного пункта. Заметив приближение налетчиков, били в колокол, подавали сигнал горном или зажигали костер, который давал много дыма, дабы предупредить тех, кто работал в полях и на виноградниках, что нужно срочно возвращаться за крепостные стены.
Это состояние постоянной настороженности и готовности дать деру при малейшей опасности настолько широко распространилось и стало таким обыденным, что быки и рабочие лошади, после того как их освобождали от повозок, услышав сигнал тревоги, без всяких понуканий галопом неслись к тому месту, где они могли находиться в безопасности. Ту же привычку приобрели овцы и свиньи на свободном выпасе.
Жиль, Гийо и Андрейко мечтали разжиться лошадьми. Но в местах, порушенных войной, они были такой же редкостью, как и харчевни. К тому же денег на покупку коней беглецы не имели. Гийо сердито ворчал, сокрушаясь, что на пастбищах лошади охранялись настолько тщательно, притом хорошо вооруженными пастухами, что украсть их не было никакой возможности. Что касается моральной стороны этого дела, то беглецам на нее было наплевать — парижская жизнь вытравила из них многие принципы, изложенные в Священном Писании.
Беглецы шли в Азей-лё-Брюле. Жиль решил продолжить свое обучение в Болонье (по крайней мере, такие намерения у него были) и хотел вытрясти из Ангеррана де Вержи немного деньжат на это предприятие. Гийо, естественно, следовал за своим господином, а что касается Андрейки, то ему было все равно, куда идти, лишь бы в хорошей компании. Он сильно привязался к Гийо; можно даже сказать, что они подружились, несмотря на разницу в возрасте.
Передвигаться по дорогам Франции было опасно, тем более втроем. Поэтому по совету бывалого Гийо они присоединились к группе паломников, которые совершали «великое» паломничество в Рим. Среди этой толпы легче было затеряться от глаз бдительных ищеек парижского прево. Видавший виды Гийо разочаровал молодых парней, которые считали, что все их проблемы закончились, едва они покинули Париж. Не исключено, что по их следу уже идет погоня, поэтому лишняя предосторожность не помешает.
В те времена различали паломничества «великие» и «малые». К «великим» относились паломничества в Иерусалим, Рим и Сантьяго-де-Компостела. Путешественников, направляющихся в Рим, называли «ромеи», тех, кто шел в Иерусалим, — пальмиеры (название произошло от пальмовой ветви, по обычаю, привозимой паломниками из Палестины), а ходоков в Сантьяго-де-Компостела — пилигримы.
Стремление посетить святые места получило среди европейцев широкое распространение. Причины тому были самые разнообразные, равно как и характеры самих паломников. Для некоторых такое путешествие было надеждой на прощение за совершенные грехи, гарантией спасения души после смерти или, по крайней мере, уменьшения наказания за совершенные проступки. Другие жаждали исцеления от болезней, для третьих это был способ избавиться от скуки, если в их жизни не происходило ничего примечательного или интересного. Но для большинства глубоко верующих христиан паломничество в святые места было всепоглощающим желанием, которое помогало им преодолевать тяготы нелегкого пути. Чтобы припасть к христианским святыням, паломники рисковали своими жизнями, ведь они могли умереть от несчастного случая, от голода или руки врага, могли попасть в плен к пиратам или сарацинам и оказаться в рабстве со всеми его ужасами.
