Она фыркнула:
– Ну а еще через неделю, аккурат на мой выпускной, он с крыши и навернулся. Не мог пару деньков погодить… я только настроилась, а тут, блин, мамаша звонит… тетка в больничке, Гошка в морге… короче, накрылся мой выпускной медным тазом. Траур, блин. Типа, сильно я по Гошке горюю… и похороны еще… больничка. Мрак полный.
– А эта женщина…
– Не знаю. На похоронах ее не было, – Женька потянулась. – Оно и правильно… чего ей там делать? Небось таких, как Гошка, у нее было множество…
Глава 12
Роза в стакане
Людмила ненавидела бездействие.
Пожалуй, еще с той далекой полузабытой поры детства своего, когда воспитательница полагала лучшим наказанием стул в коридоре. На стуле том Людмила оказывалась частенько, ибо уже тогда обладала характером сложным, неуправляемым. И размышления о тяжести совершенных поступков нисколько этот характер не исправляли. Зато на всю жизнь сохранилось ощущение глухой тоски, раздражающей неспособности что-то изменить. И это ощущение и в прежние-то времена толкало Людмилу на поступки глупые.
И теперь немногое изменилось.
Выйти из квартиры?
Неразумно, но… в самой квартире тесно. И теснота эта действует на нервы. Да и не собирается Людмила далеко уходить. Всего-то на этаж спустится, в Мишкину квартиру, благо остались ключи. Стасу она предлагала, а он отказался…
Уехал.
Велел не высовываться… мог бы и с собою взять, но не предложил, а гордость помешала Людмиле напроситься. И вот теперь она маялась бездельем.
Если спуститься, то… еще раз осмотреть квартиру.
Вдруг в прошлый раз они что-то пропустили… не обратили внимания… поспешили… ко всему была еще фотография Настасьи, и те рисунки из альбома… и мысль, которая витала рядом, меж тем не позволяя ухватить себя. Что-то очевидное до невозможности.
И Людмила решилась.
Она долго глядела в глазок, пытаясь понять, есть ли кто на лестничной площадке.
Пусто.
И на лестнице самой.
И сердце колотится-колотится. Людмила просто-таки преступницей себя ощущает. Спускалась бегом. А у самой двери вдруг завозилась. Ключей на связке было три, Людмила точно знала, какой нужен, а вот поймать не могла, пальцы не слушались.
Нервное.
Ей давно пора принимать успокоительное, и не валерьянку, не пустырник, а что-нибудь посерьезней. Только разве Людмила признает, что у нее проблема?
Редко кто мог признать, что у него проблема… ключ наконец удалось вставить в замок. И дверь открылась, легко, с полоборота.
Странно.
Мишка закрывал обычно на два оборота… а тут… из-за двери тянуло дымком, и этот запах заставил Людмилу напрячься.
– Есть кто? – она осознавала, что вопрос этот звучит донельзя глупо.
Стас уехал.
И забыл выключить утюг? Почему-то в воображении Людмилы утюг и Стас плохо увязывались между собой. Тогда телевизор… но в квартире тишина… проводку замкнуло? Дым стлался по полу, белесый, пока слабый.
И разумнее всего уйти.
Вызвать пожарных.
Полицию.
Но Людмила никогда не умела поступать разумно. И она, прихватив с туалетного столика статуэтку – не то ангел, не то демон, но из бронзы, – решительно толкнула дверь на кухню.
Пусто.
И дымом пахнет меньше. Зато кувшин имеется двухлитровый. Если и вправду пожар, то кувшин с водой – куда полезней бронзового ангела.
Гостиная… тоже пусто… в спальной комнате – неразобранная кровать. И дыма больше, но не так много, чтобы кричать о пожаре.
Горела мастерская.
Вернее, горел альбом, тот самый, с набросками, которые Людмила хотела посмотреть. И картины дымились…
– Твою мать, – от души сказала Людмила, выливая воду на остатки альбома. Пламя, стекшее было с бумаги на стол, погасло.
А запах дыма остался.
Вот только сквозь него ощущался тонкий аромат туалетной воды… определенно не мужской.
– Твою мать, – с чувством повторила Людмила.
Стас приехал быстро.
– Дура, – сказал он с порога.
– Сам дурак.
– Ты… – он покраснел, похоже, дураком его давненько не обзывали.
– Не кипятись, – Людмила после недавнего приключения была настроена миролюбиво. Наверное, сказался запоздалый страх.
В голове вертелось всякое… а если бы Людмила спустилась чуть раньше?
Если бы застала ту женщину, которая…
…Или если бы та женщина застала Людмилу?
– В следующий раз поедешь со мной, – Стас потянул носом и скривился. – И замки я сменю.
Против совместной поездки Людмила не возражала. А вот по поводу замков…
– Я, конечно, мало что понимаю, но мне кажется, их не вскрывали… у нее были ключи.
Стас дернул себя за короткие волосы и согласился.
– Были.
А потом спросил:
– Обедом накормишь? А я тебе расскажу…
Людмила готовить не то чтобы не любила, скорее относилась к процессу равнодушно, как к неизбежной части ее, Людмилы, существования. Иногда случалось настроение на что-либо этакое, и тогда Людмила искала рецепты в Сети, кое-что готовила, как правило, не слишком удачно. И на том вдохновение уходило, рецепты отправлялись в корзину, а Людмила возвращалась к старому, еще мамой установленному меню.
Но сегодня было иначе.
Кухня для двоих тесноватая, но все-таки… Стас устроился между окном и холодильником. С горбушкою хлеба в одной руке и бутылкой кефира в другой. И ел так вкусно… а еще рассказывал, неторопливо, спокойно.
И Людмила слушала.
Готовила на автомате… и слушала.
Думала.
– Погоди, – она прибавила газ под кастрюлей. – Если так, получается, что есть некая женщина… которую никто, кроме этой Женьки, не видел… но эта женщина ищет молодых и перспективных художников. Делает им заказ на картину.
– Определенную картину, – поправил Стас и облизал губы.
От кефира над верхней губой остались белые усы, и Стас выглядел забавно.
Мама бы точно разозлилась. Сказала бы, что хорошо воспитанные люди не пьют из бутылок, а дают себе труд перелить напиток в кружку.
Но из бутылки было вкусней. Людмила знала точно.
– Определенную картину, – она отвернулась. – При этом она влюбляет парней в себя, а когда заказ готов, убивает… знаешь, по-моему, это звучит совершенно безумно.
– По-моему, тоже, – согласился Стас. – И я одного не могу понять… зачем?
