Лица Татьяны Лариной, скрытого волосами, он не видел, однако заметил ее изящные тонкие пальцы с короткими ногтями. Странно, обычно дамы подобного класса предпочитают длинные, в большинстве своем кроваво-красные ногти.
Поза, в которой замерла Татьяна Ларина, свидетельствовала о ее большом внутреннем напряжении. Да, Марина была права – пациентка была не в кондиции. И ей требовалась помощь.
И она чего-то боялась.
Внезапно Татьяна Ларина подняла голову, и доктор Чегодаев увидел ее узкое, красивое лицо, увенчанное большими стильными солнцезащитными очками. С учетом того, что, несмотря на апрель, погода стояла на редкость облачная и холодная, очки вообще-то не требовались. Тем более в помещении.
Но многие из его пациентов приходили сюда в темных очках. Женщина, словно прочитав мысли доктора, усталым жестом сняла очки, и он заметил, что за ними скрываются огромные зеленые глаза, под которыми залегли глубокие тени. Дама была бледна как смерть.
А в глазах застыл ужас.
Доктор знал, что хитроумная перегородка была прозрачной только с одной стороны и что он мог видеть пациентов, а они его – нет. Но все равно ему показалось, что Татьяна Ларина нащупала его взором.
Он частенько пользовался преимуществом, которое ему давала хитрая перегородка, чтобы за пару секунд установить, в каком настроении пребывает пациент, и выбрать верный тон.
Медлить и далее не имело смысла, Дмитрий Иннокентьевич подошел к двери, которая вела в комнату ожидания, открыл ее и, любезно улыбнувшись, подошел к даме и произнес:
– Добрый вечер, меня зовут Дмитрий Иннокентьевич Чегодаев. Рад приветствовать вас у себя в гостях!
Пациенты должны с самого начала считать, что они – его гости, которые могут в любой момент встать и уйти. Хуже всего было бы, если бы они вдруг оказались в больничной, многим столь ненавистной атмосфере. Пусть они и больны, однако не следовало лишний раз упирать на это.
Он протянул руку, зная, что не всякий пациент ответит ему взаимным жестом. Однако они должны знать, что он в самом деле рад видеть их. И рукопожатие, точнее, короткий тактильный контакт во многом помогал дальнейшему общению.
Татьяна Ларина на несколько мгновений замерла в кресле, затем неловко поднялась. Обвивавший ее шею изумительный золотистого цвета шарфик соскользнул у нее с шеи и упорхнул на ковер.
Доктор галантно поднял его и протянул гостье, отметив, что одета она не только крайне стильно, но и чрезвычайно дорого. Причем эта была не бросающаяся в глаза роскошь, а тонкое обаяние больших денег и знающих свое дело портного и стилиста. Краем глаза он заметил стоявший сбоку от кресла красивый бумажный пакет с каким-то лейблом.
До того как оказаться в его кабинете, Татьяна Ларина наведалась в столичный бутик, возможно даже не один. Это могло свидетельствовать о многом. Например, о том, что она могла, не задумываясь о ценах, тратить любые суммы.
Или о том, что ей требовался предлог, дабы выбраться в центр Москвы, и таковым могла служить только прогулка по дорогим магазинчикам.
Интересно, на чем она приехала? Обычно у таких дам имеется ручной сборки лимузин с собственным шофером. Но шофер ведь обо всем докладывает мужу. Хотя с чего он взял, что у нее есть муж? Быть может, она в разводе, вдова или вообще пробивавшаяся наверх бизнес-леди…
Женщина вскинула на него свои бездонные зеленые глаза и произнесла тихим, чарующим, хриплым тоном:
– Очень рада…
А затем пожала протянутую руку доктора. Чегодаев отметил, что ногти на пальцах были не просто спилены – они были обкусаны! Что с учетом явного высокого социального положения его гостьи было далеко не самым хорошим симптомом.
Продолжая изучать руки клиентки, доктор Чегодаев заметил обручальное кольцо из белого золота с крупным, странной формы бриллиантом и понял, что прав относительно семейного статуса дамы. Итак, если перед ним Татьяна Ларина, то где-то на заднем плане должен иметься и ее муж-князь?
Интересно, а изнемогающий от страсти к ней любовник тоже существует?
Рука у пациентки была вялая, однако от внимания Чегодаева не ускользнуло, что женщину слегка трясет. Да, определенно она чего-то боится…
– Разрешите попросить вас пройти в мой кабинет! – произнес Дмитрий Иннокентьевич. – Там мы обсудим все, что вас интересует.
Он пропустил Татьяну Ларину вперед, отметив, что под мышкой она сжимает изящную длинную сумку: кажется, одну из тех, ради которых богатые и очень богатые дамы записываются в очереди у дизайнера и безропотно ожидают своего заказа год или даже дольше.
Они оказались в кабинете доктора. Он любезным жестом указал на стул, софу и кресло:
– Выбирайте сами, где хотите расположиться!
Татьяна Ларина заколебалась, двинулась было к креслу, но потом вдруг развернулась к стулу с высокой спинкой и опустилась на него. Осанка у дамы была как у балерины.
Что же, выбор был понятен – она вся в напряжении, поэтому и отказалась от софы и кресла и замерла, вытянувшись, словно струна, на неудобном стуле.
Доктор опустился на другой стул – в отличие от того, на котором восседала пациентка, его собственный был несколько иной конструкции и позволял ему беспрепятственно провести сидючи на нем пятьдесят пять минут – именно столько длился каждый сеанс.
Кивнув на лежавшие на столе блокнот и карандаш, Дмитрий Иннокентьевич заметил:
– Я использую их только в том случае, если вы согласитесь. Потому что для детального анализа и, что важнее, выяснения и устранения причин, не позволяющих вам радоваться жизни, надо делать кое-какие пометки.
Татьяна Ларина продолжала молчать. Доктор мягко улыбнулся и сказал:
– А ведь вы хотите снова научиться радоваться жизни?
Наконец пациентка подняла на него глаза и произнесла:
– Да… Только вот скажите, вы ведь никого не поставите в известность о моем визите?
Доктор рассеял ее сомнения, заявив, что все, что они обсуждают, подпадает под категорию врачебной тайны.
– А если я после этого первого разговора больше не захочу воспользоваться вашими услугами? – не унималась она.
Чегодаев снова заверил, что длительность лечения не имеет значения.
– Но эти ваши записи… Ведь посторонние могут получить к ним доступ? – произнесла Татьяна Ларина, сгибая и разгибая пальцы.
И снова доктор сказал, что, во-первых, все записи хранятся в специальной картотеке, которая представляет собой небольшую комнату-сейф, во-вторых, никакие такие посторонние получить к ним доступ не могут, потому что доступ к записям имеют только он сам и его помощница, и в-третьих, он не записывает слово в слово, о чем шла речь во время сеанса, а делает пометки для себя, причем используя особую, только ему самому понятную систему стенографии и сокращений.
