— Так что со мной случилось? Граф поговаривал, что меня ударили пираты мечом по голове и поэтому я лишился памяти. Это правда?
— Действительно — правда! — Уракбай тяжело вздохнул и поспешно оглянулся на дверь: — Но если бы только пираты. Тебе досталось, чуть ли не больше всех… Хотя те, кому досталось еще больше — все померли. Так что слушай внимательно.
Умение выступать перед любой публикой и здесь пригодилось опекуну. Он сжато и четко обрисовал всю последовательность событий как во время гибели обоих Титанов, так и про события после. Разве что немного прикрыл истинную сущность своего стремления обладать таким уродливым сослуживцем. Обрисовал кратко их путешествие на фелюге, стычку с контрабандистами и гибельное купание в бескрайнем ночном море. Потом свое пробуждение в трюме пиратского корабля и попытку к побегу. Неудачу, ночевку перед продажей и саму продажу. А потом еще несколькими беглыми фразами о том кто их купил, кто здесь командует и что из себя представляет. Финалом послужило объявление. Что отныне они комедианты и им под присмотром Эль-Митолана предназначено выступать по всей Менсалонии.
Заринат сидел с округлившимися глазами, отвисшей челюстью и почти не дышал при прослушивании. Словно опять превратился в дебила. Потому что никак не мог понять и вспомнить: когда это он нанялся на службу десятником в войско Фаррати и с чего это он вообще оказался в Кремниевой Орде. Описания Детищ Древних всколыхнули какие-то смутные образы в сознании, но вслед за ними ударили такие волны боли, что пришлось поспешно отступить от неприятных воспоминаний. Известие о пребывании в Менсалонии вообще ввело в недоверчивую прострацию, а финальное заявление, что они отныне комедианты — повергло во внутренний гомерический хохот. Причем чем дольше продолжалась зависшая пауза после всего пересказа, тем все больше и больше хохот пробивался наружу. Вначале задрожали губы, потом конвульсивно задергался кадык, глаза начали слезиться, а на обезображенных ожогами щеках появились, тем не менее, хорошо заметные ямочки.
Уракбай с некоторым страхом и в полном безмолвии наблюдал за преображением приятеля и на его прерывистые, икающие вопросы: «Мы?! Комедианты?!» только и смог, что утвердительно кивнуть головой. После этого бывшего десятника прорвало и он захохотал во весь голос. Да так расхохотался, что напоследок рухнул на колени, потом завалился на бок, поджимая коленки к животу, а из его глаз хлынули обильные слезы. Опекуну ничего больше не оставалось делать, как терпеливо дожидаться окончания этого истерического выражения эмоций. При этом он вполне логично рассуждал:
«Кажется, его сознание начинает интенсивно излечиваться. Такое неадекватное выражение эмоций скорей всего можно считать очистительным и благотворным. Хотя с другой стороны: чего это он так удивляется своему нынешнему положению? Чем оно его рассмешило? Если посмотреть со стороны, то должность десятника не настолько солидней или привилегированней, чем профессия артиста. Как только он немного успокоится, надо будет ему это доходчиво пояснить. А также и то, чтобы он не вздумал в нашем положении возражать, спорить или вообще противиться приказам. Вдруг он вздумает грубо или со смехом ответить графу? Или самой герцогине Вилейме? Кошмар! Только этого нам не хватает…!»
Когда смех стал утихать, снаружи сарая послышали торопливые шаги и вскоре внутрь вошел тот самый приближенный к герцогине Эль-Митолан, который распоряжался новыми рабами в первые часы. Сейчас его сопровождал еще один Эль-Митолан, отличительные знаки и одежды которого бросались в глаза за несколько километров. При взгляде не него сразу складывалось впечатление: великий колдун снизошел полюбоваться на своих подданных. Ну, или другая подобная картина маслом. Хотя вообще-то такие одеяния встречались среди колдунов довольно редко или по особому случаю. Данный носитель магической энергии выглядел упитанным и лощеным молодым мужчиной тридцатилетнего возраста, среднего роста и небрежно на нем смотрелся, пожалуй, лишь торчащий из-под шляпы хвост волос. То ли его не мыли давненько, то ли буквально час назад подметали пыль на проезжей части.
Оба вошедших в явным непониманием уставились на лежащего на земле Зарината. Тот продолжал всхлипывать от затухающего смеха, но уже вытянул сжатые до того коленки. Но самое интересное: на его лице опять появилось выражение полного недоумка. Видимо истерический смех, как и молнии, тоже не пошел ему на пользу.
— Что это с ним?
— Да вот, — стал отчитываться вскочивший на ноги Уракбай, — На короткое время пришел в сознание и так обрадовался, что долго смеялся. А сейчас опять…, — он развел руки в стороны, словно извиняясь, — В детство впал.
— Но ты его хоть продолжаешь контролировать? — Строго спросил помощник герцогини, и получив в ответ утвердительный кивок, похлопал по плечу своего «цветастого» коллегу:
— Вот, он отныне и надолго ваш хозяин, бог и попечитель. Зовут его господин Ранек, он всегда принадлежал к великому искусству театра, так что и вам найдет должное применение. Можете обращаться к нему господин мэтр, потому что более великого театрального деятеля в округе не существует. Твое выступление на балу у графа он видел лично, так что пообещал и дальше развивать скрытые в вас возможности к выступлениям на сценических подмостках. Советую его слушаться и повиноваться каждому слову. Иначе герцогиня отыщет для вас совершенно иную работу. Вернее даже не работу, а краткое, но эффектное развлечение: отправит на арену сражаться с дикими зверями. Там тоже бывают зрители, только вот в отличии от театральных они ничего не слушают, а сами орут и свистят изо всех сил. Все понятно?
— Так точно!
— Вот, пожалуй, и все… Ранек, принимай артистов! Вот тебе, кстати, тот самый амулет, настроенный на тело умственно лишенного. Знаешь, как пользоваться?
— Без проблем!
— Потом тебе придется вернуть медальон графу. Не забудь!
— Верну, склерозом пока еще не страдаю.
Эль-Митоланы коротко распрощались, и помощник герцогини умчался по своим делам, тогда как служитель муз без всякого жеманства или заносчивости обратился к молодому ордынцу:
— Ну что, коллега, поработаем вместе? Да и вообще не тушуйся, мэтр — это я для посторонних. Обращайся ко мне просто по имени, нам ведь работать на одной сцене.
— Да я всегда готов, — немного растерялся Уракбай от такого обращения, — Но о выступлениях на большой сцене — и мечтать не смел.
— Да все это ерунда, — радостно заулыбался Ранек, беззаботно отмахиваясь ладошкой и усаживаясь прямо на стол. По ходу дела он деловито заглянул в почти пустую корзину и указал подбородком за затихшего на земле бывшего десятника: — Меня больше твой товарищ беспокоит. Сможешь ты им всегда и везде руководить с прежней сноровкой?
— Вроде до сих пор у нас еще ни одного сбоя не было в выступлениях. Помимо этого он стал понемногу, хоть и изредка в сознание возвращаться. И когда мы ему его роль до конца растолкуем, думаю, он еще лучше справляться будет. Да и вообще, роль у него самая легкая.
— Думаешь? Ха-ха! — самодовольно и многозначительно засмеялся директор новообразованного театра, — Как по мне, то он еще и не такие роли может сыграть, вот увидишь. Планы у нас грандиозные! Мы можем закатить такое представление, что народ будет рыдать сквозь смех на наших представлениях, биться в экстазе головами о кресла и отдавать нам все до последней медной монеты! Вот послушай, что я придумал…
