И тем не менее всегда было интуитивно ясно – а теперь становится признанным и формально, – что мы ни в коей мере не машины и не безличные автоматы; что весь опыт, все восприятие с самого начала ориентированы на самого себя: наши воспоминания являются не воспоминаниями компьютера, а организованным, категоризированным личным опытом, что «время» и «пространство» не являются физическими временем и пространством, но временем и пространством в отношении нас самих. В мозгу нет репрезентации абстрактного «пространства» – есть только репрезентация нашего собственного, индивидуального, «личностного пространства» (как ясно показывается феноменом «полушарного угасания», рассечения надвое личной модели мира). В первую очередь и главным образом ясно, что наши тела – личные, что они первое, что определяет Эго и «я». (Как писал Фрейд, Эго в первую очередь есть телесное Эго.) Однако ничто из этого не вошло в неврологию. Неврология все еще базируется на механистической модели – даже «системная» неврология Лурии и Леонтьева. Механистическая модель уходит корнями в труды Декарта – в его дихотомию души и тела, его представление о теле как об автомате и знающем и волеизъявляющем «я», каким-то образом плавающем над ним.
Однако клинический и личный опыт – такой опыт, который я описываю в этой книге, – совершенно несовместим с подобным дуализмом; он показывает банкротство классической модели и потребность в личностной неврологии, в понимании того, что наши нервы и мозг – наши с самого начала и что в своих восприятии и категоризации, воспоминаниях и моделях, в существующем уровне концепций и сознания они продолжают быть нашими, полностью обращенными на себя.
Неврология должна совершить огромный прыжок – прыжок от механистической, «классической» модели, которой придерживалась так долго, к полностью личностной, обращенной на себя модели мозга и разума. Существуют многочисленные признаки того, что такая трансформация может произойти. И если это случится, как любит подчеркивать Эдельман, это будет самая значительная революция нашего времени – столь же значительная, какой была революция в физике, основанная на взглядах Галилея, четыре столетия назад.
Аннотированная библиография
Первые ясные описания паралича, шока, отчуждения конечностей в результате периферических поражений были представлены Сайлесом Уэйром Митчеллом, Г.Р. Морхаусом и У.У. Кином в циркуляре главного врача государственной службы здравоохранения от 10 марта 1864 года (перепечатан с вводной статьей Дж. Ф. Фултона в 1941 году в «Исторической библиотеке» Медицинской школы Йельского университета»), Ж. Бабинский (совместно с Ж. Фроментом) опубликовал две монографии по истерии («питиатизму») и по центральным последствиям периферических поражений («физиопатий»), наблюдавшихся во время Первой мировой войны. Позднее эти работы были объединены в одном томе под названием «Hystérie-Pithiatism et Troubles Nerveux d’Ordre Riflexe: Syndrome Physiopathique» (Париж, изд-во Массон, 1917). Перевод, выполненный Дж. Д. Роллстоном, был опубликован в Лондоне на следующий год издательством University of London Press.
Несравненное описание Генри Ходом формирования постуральных схем («образов тела») в мозгу может быть найдено в его великой книге «Исследования по неврологии» (Studies in Neurology Oxford: Oxford University Press, 1920, vol. 2), особенно на стр. 605-608, 669, 722-726 и 754.
A.H. Леонтьев и А.В. Запорожец опубликовали свои исследования «внутренней ампутации» и отчуждения как следствия травм и операций руки в работе «Восстановление движений. Исследование функций руки после ранения» (русское издание 1948 г.; английское издание в переводе Бэзтла Хейга под редакцией У.Р. Рассела, Oxford and New York: Pergamon Press, 1960). Я рассматриваю эту книгу как настоящее сокровище феноменологических описаний и очень точных нейропсихологических формулировок.
Последняя книга Джеральда М. Эдельмана «Вспомненное настоящее: биологическая теория сознания» (The Remembered Present: A Biological Theory of Consciousness. New York: Basic Books, 1990) содержит объединенную нейробиологическую теорию, полностью охватывающую восприятие, память, научение, язык и сознание, как мы их знаем, – именно о такой теории мечтал Уильям Джемс, но которая стала реальностью только теперь, в последнее десятилетие XX века.
Израэль Розенфельд приводит очень оригинальную и радикальную критику неврологии и показывает новые пути рассмотрения неврологических синдромов. Его новейшая книга – «Мои личности и Я» (Му Selves and I. New York: Knopf, 1991). В одной ее части («Поддельная нога и банкротство классической неврологии») он существенное внимание уделяет тем феноменам, которые я описываю в книге «Нога как точка опоры».
Возможно, мне следовало бы добавить с библиографическими целями, что о своем опыте я писал дважды до публикации «Нога как точка опоры» (более подробно в «The Leg», London Review of Books, 17-30 June, 1982: pp. 3-5, и кратко в «The Nature of Consciousness», Harper’s Magazine, December 1975). В более недавнее время я обсуждал образ тела в книге «Человек, который принял жену за шляпу» («The Man who Mistook his Wife fora Hat», London: Picador, 1986), особенно в главах «Бестелесная Кристи», «Руки», «Фантомы», «Направо, кругом!» и, конечно, «Человек, который выпал из кровати», и в статье «Неврология и душа» («Neurology and the Soul», 22 November 1990, New York Review of Books).
Благодарности
Я глубоко признателен врачам, физиотерапевтам, сестрам и всему персоналу, которые так заботились обо мне, когда я был «невозможным» пациентом. Я также благодарен доктору Генри Флеку, который впоследствии провел электрическое исследование моей поврежденной ноги. Хочу также поблагодарить своих редакторов – Мэри-Кей Вилмерс, Кейт Эдгар, Джима Зилбермана и в первую очередь Колина Хэйкрафта за их помощь в создании этой книги (что было особенно трудной редакторской работой, потому что исходная рукопись включала 300 000 слов). Было особенно приятно через семнадцать лет получить возможность вернуться к загадкам опыта 1974 года с чувством, что теперь они могут быть разгаданы. Я чувствую себя в большом долгу перед Израэлем Розенфельдом за вдохновляющее обсуждение вопросов, поднятых в моем послесловии 1991 года, и за то, как щедро он делился со мной своими идеями. Я особо обязан Джонатану Миллеру, предложившему название: «Нога как точка опоры».
