— Так ты не будешь против потерпеть моё присутствие ещё немного? — оборвал он мои мысли.
— Живи, конечно. Но лучше спрячь подальше эти паспорта. Ребятам это не понравится. Они и так точат на тебя зубы, особенно…
— Вэрди!
Голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Я поспешно прикусила язык, чтобы у меня не вырвалось: «Вспомнишь…»
Ал бежал за нами следом, и, поравнявшись, спросил:
— Куда вы идёте, мой капитан?
На Ская он даже не взглянул. Я невольно усмехнулась и всё-таки ответила:
— Мы с моим мужем следуем в город.
На слове «муж» Алан вытаращил глаза, и я, не выдержав, расхохоталась:
— Мы за едой, Ал. Я решила, что со взрослым идти будет безопаснее.
— Даже если этому взрослому отшибло мозги?
Изобретатель фыркнул, на этот раз удостоив моего спутника взглядом — довольно сердитым. Но Скай сделал вид, что не услышал его слов. А может, и правда не услышал: я иногда не очень понимала, куда лётчика уносят его мысли и уносят ли. Алан продолжал возмущаться:
— Ты стала многовато чудить, Вэрди.
— И это, — я щелкнула его по лбу, — мне говорит человек, который таскается с дурацкими очками на башке.
— Они не дурацкие, и я скоро всё про них узнаю! — возразил Алан.
— И они сильно помогли тебе утеплить наши вагоны? И починить генератор? И вставить новое стекло в вагоне у Карвен?
Буркнув что-то невразумительное, он опустил голову. Но тут же снова вскинулся:
— В любом случае, я иду с тобой.
От злости у меня даже потемнело в глазах. Подскочив к Алану, я прошипела:
— Ты думаешь, после прошлого раза я снова возьму тебя с собой? Если ты не заметил, меня есть кому сопровождать.
— Я тоже буду тебя сопровождать. Обещаю, — он улыбнулся, — я больше ничего не сделаю, чтобы тебя подставить. Я просто буду ходить за вами. Но мне очень хочется прогуляться.
Скай посмотрел на меня и подмигнул:
— Хватит вредничать, принцесса. От компании ещё никому хуже не было.
Я вздохнула:
— Ты просто ещё не знаешь, что это за компания.
Я прекрасно помнила, что несколько дней назад Алан, игнорируя мои запреты, зачем-то пошёл в город один. И то, что его не схватили полицейские или кто-нибудь похуже, было чудом. Больше я так рисковать не хотела. Но и запереть неугомонного изобретателя в вагоне я не могла. Пока не могла. И как бы я ни хотела провести это время наедине со Скаем, у меня оставался лишь один вариант…
— Ладно, — я вздохнула. — Пойдём. Только предупреждаю, если ты что-нибудь брякнешь или кому-нибудь попадёшься, или…
С гиканьем он нахлобучил свою помятую шляпу прямо поверх очков:
— Идём! — и первым пошёл вдоль железнодорожной колеи.
Инспектор
[Городской морг № 2. 11:12]
— Что ты стоишь, Карл? — Рихард тяжело вздохнул и сделал приглашающий жест. — Заходи…
В морге было холодно, и слова вырвались изо рта облачком пара. Ларкрайт непроизвольно скривился: он прекрасно знал, что именно увидит. По крайней мере, догадывался. И всё же дошёл до комиссара и нерешительно остановился рядом.
Карл никогда не боялся мёртвых, а за годы своей работы даже привык к ним — слишком часто приходилось смотреть на трупы. Но вида мёртвых детей он не переносил. Просто не мог. Это было таким же противоестественным, как действующие в стране «антикрысиные» декреты. А особенно противоестественным для Ларкрайта было видеть незашитые разрезы на бледных телах — в тех местах, где находились внутренние органы. Раньше находились.
И тем не менее, всё то время, что патологоанатом водил их от ящика к ящику, показывая и объясняя, инспектор держался. Это нужно было для протокола, ведь дело о таинственных убийствах крысят повесили именно на их управление, что было вполне ожидаемо. И оставить наедине с трупами Рихарда инспектор не мог: он знал, что комиссар тоже боится… Боится увидеть в одном из ящиков кого-то знакомого…
Где сейчас была его дочь? Часто ли он думал об этом? Ларкрайт не знал. Но неосознанно внимательно смотрел на лицо Ланна и держался к нему поближе.
А патологоанатом, давно привыкший к своей работе, монотонно бубнил, переходя от одного детского тела к другому:
— Вырезаны обе почки и селезёнка…. Вырезана почка и печень… вырезано…
Так, будто такое случалось каждый день. Карлу хотелось зажать уши.
— О, а вот это интересный случай… вырезано сердце.
Инспектор взглянул на девочку-подростка, чем-то похожую на Вэрди. К счастью, это всё же была не она, но от одного вида застывшего лица Ларкрайта затошнило. Комиссар Ланн наклонился над телом и начал рассматривать разрезы. Некоторое время он делал это молча, но как только патологоанатом отошёл, прошептал Карлу:
— Это его рука. Я узнаю то, как сделан надрез. Гляди, Карл.
Перебарывая себя, инспектор оглядел незарубцевавшиеся края кожного покрова и выдохнул:
— Откуда вы знаете?
— Он делал операцию моей дочери. Вырезал аппендицит.
Произнеся это, Рихард отошёл. Карл ещё раз посмотрел на девочку и поспешно отвернулся.
Мёртвые тела крысят начали находить ещё полторы недели назад — вскоре после погрома на базе Речных. В большинстве своём трупы были сброшены в реку, но некоторые обнаруживались в подвалах — хорошо сохранившиеся в холоде, но уже частично поглоданные бездомными кошками и собаками. В газетах говорили о маньяке, той же версии придерживалось и непосредственное начальство Ланна. И только они двое знали: да, маньяк есть, но… сумасшедший ли он? Едва ли.
Комиссар уже говорил с патологоанатомом. И судя по недовольному лицу Рихарда, ни к чему хорошему двое мужчин не пришли.
— Я не могу сказать вам того, чего не знаю. Да, это был хирургический нож, и, вероятнее всего, все операции делали профессионалы. Один ли это был человек? Не знаю.
— Края всех ран одинаковы, неужели вы не видите?
Выцветшие глаза патологоанатома блеснули за стёклами очков:
— Вижу, герр Ланн. Но если вдруг вы не знаете, врачей, в общем-то, учат оперировать по одинаковой методике. Так же, как вас, полицейских, учат стрелять.
Карл прекрасно знал, каких трудов Рихарду стоило взять себя в руки. И всё же тот справился и негромко ответил:
— Что ж, благодарю. Если что-либо узнаете, обязательно свяжитесь со мной. Пойдём, Карл.
Ларкрайт был рад отойти от последнего холодильного ящика, где лежала девочка, похожая на Вэрди Варденгу. Только с вырезанным сердцем…
В небе сгущались серые тучи, мелкий колючий снег падал на мостовые и кружился в воздухе. К городу подступала зима, и это чувствовалось очень остро. Она пришла поздно и поторопилась занять свои привычные территории — чтобы все забыли об её опоздании.
