— О чём ты думаешь? — глухо спросила она.
— Ни о чём… — сейчас это было правдой.
— …Я уверен, что у тебя получится, Ник. Если ты сможешь вить верёвки из этой дамочки, страна будет наша. Почти под боком у этих красных обезьян на Востоке.
— А что дети?
— Какие дети?
— Те, кто известен под кодовым названием «неживые-немёртвые»?
— А-а. Крысята? Да ничего. В наших лабораториях им найдётся какое-нибудь применение.
— Применение? Это же дети!
— Ник. Это НЕ дети. Это неизвестная мутация. Возможно, очень опасная. То, что это произошло в той стране, не значит, что этого не может произойти у нас. Хочешь, чтобы твоя дочь, когда ты заведешь семью, стала такой? Хочешь из-за неё сдохнуть?
Оправдание. Простое объяснение, позволяющее делать то, что придёт им в голову. Политически весомое и научно значимое. Как всегда. Я промолчал. Мне продолжали говорить, чеканя каждое слово, силясь вбить их в мою голову:
— … и наша задача — её изучить.
Вот только остался один вопрос.
— А если изучить не получится? Ученые из А. не были дураками.
Терпение было потеряно.
— Ты заладил это «если»! Чёрт возьми, Красная Гроза, кто в тебя сегодня вселился? Что мы делаем с неизвестными мутациями?
Ответил уже другой голос, из темного угла комнаты. Ответил человек, сидящий на фоне герба с орлом, человек с лицом, будто вытесанным из цельного куска дерева:
— Вырезаем. Уничтожаем. Всех до единого…
Я никогда не хотел выполнять этого задания. Никогда. Но…
Она приподняла голову, и я почувствовал, как тёплые губы коснулись моих губ. С робкой нежностью, которая была такой незнакомой и наполнила слабостью всё моё тело. Прикосновения тонких пальцев… бешено стучащее в груди маленькое сердце… это казалось сном. Слишком хорошим сном для ублюдка, которым я был.
Я закрыл глаза, неуверенно отвечая, с трудом сдерживая первый порыв — зарыться пальцами в тёмные волосы, прижать сильнее. Но я не мог целовать её так, как тех, кого целовал до неё, — она была не такой, как они. Она была где-то на грани — между женщиной, с которой я хотел быть, и девочкой, о поцелуе с которой не смел даже думать. Сжав плечи Вэрди, я отстранился:
— Принцесса… ты что?
Она внимательно всматривалась в моё лицо:
— Ты не хотел этого?
Если бы ты только знала, принцесса, что ты целуешь Красную Грозу… Одного из тех, на кого в твоём детстве, которое так странно закончилось в один день… или стало вечным, рисовали злые карикатуры в журналах — рисовали на фоне звездно-полосатого флага. А если ловили, то расстреливали — с расстояния в метр, строем, так, чтобы в образовавшуюся дыру из мяса и раздробленных костей можно было засунуть руку. Но об этом не узнает больше никто.
— Прости, — она опустила голову, краснея, — Я…
Не договорив, Вэрди вдруг резко вскочила, напряженно прислушиваясь:
— Что-то грохочет… И… Робин кричит.
Я прислушался. Рычание мотора, отдалённые голоса… а ветер доносил какой-то очень знакомый запах, от которого щипало глаза и пересыхало в горле. Вместе с этим запахом пришло и ощущение — угрозы. Знакомое мне, тяжелое, заставившее моментально напрячься все мышцы. Именно это ― умение предчувствовать, мгновенно принимая решение, ― всегда помогало мне выживать.
Вэрди уже бросилась к выходу из вагона, я схватил её за руку, удерживая, быстро прижал палец к губам:
— Подожди… тихо…
Осторожно приблизившись к окну, мы выглянули. Хвост поезда уже охватило пламя. Чёрный силуэт машины Котов был отчётливо различим в пляшущем оранжевом свете. Огонь всё усиливался, горела даже промерзшая трава, видимо, чем-то политая. Вэрди хотела закричать, я быстро закрыл ей рот рукой.
Робин бежал вдоль поезда, барабаня кулаком во все окна. Я видел, что он что-то кричит, постепенно приближаясь к нам. Он не оборачивался. Возле машины замаячила высокая фигура. Я не увидел, был ли это кто-то из Котов, но заметил, как что-то блеснуло в руках этого незнакомца, он целился в спину мальчишки.
— Робин, на землю! — крикнул я, распахивая окно.
Мой крик утонул в отдаленном грохоте выстрела. Робин упал. Вэрди закричала. Я видел, как из вагонов выпрыгивали разбуженные дети, непонимающе оглядывались на огонь, на машину, на приближающихся людей — их было намного больше, чем двое… Теперь я видел, что за автомобилем Котов есть и другие. Те, кто шёл за Джиной и Леоном Кац, были одеты во все черное и прятали лица под масками. Теперь я слышал панические крики, все нарастающие, усиливающиеся, почти осязаемые. Но никто из «крысят» не пытался убежать. Дети жались друг к другу — сосредоточенно и целенаправленно, прикрывая спины. В руках многих я видел ножи, биты, просто палки, Маара держала огромный тесак… А разбуженные «живые овощи» уже подняли крик.
Джина Кац, приблизившаяся почти вплотную, замахнулась и швырнула что-то — резко и сильно, через головы детей. Это «что-то» ударилось о крышу первого вагона, и тут же она запылала. Крики стали громче. Вэрди снова попыталась броситься к двери, но я сжал её плечи, разворачивая к себе. Она рванулась, отталкивая меня:
— Пусти! Я их вожак! Я должна быть с ними!
Я покачал головой, оттаскивая её подальше, закрывая спиной вид из окна — там Джина уже хлестнула кого-то кнутом.
— Послушай, принцесса… Немедленно беги! Через тамбур — назад. И в город.
Она мотала головой, упрямо пытаясь вырваться. В глазах стояли слёзы, руки цеплялись за мой свитер:
— Пусти меня! Сейчас же! Им надо помочь!
Нет… Её не должно было быть здесь. Снова я бросил взгляд в окно, на Робина — он по-прежнему неподвижно лежал на земле, в той же позе. Незнакомые люди брали «крысят» в кольцо.
— У тебя есть друзья в городе, — я надеялся, что мой голос звучит твёрдо. — Помнишь? Приведи полицию! Приведи кого-то. Приведи Байерса! Этих задержу я.
— Но… у тебя даже нет оружия. Что если они…
Её била дрожь. На улице кто-то закричал снова, и мне показалось, что это была Карвен. Вэрди в последний раз рванулась, и вновь я остановил её:
— Ты хоть немного любишь меня, Принцесса?
Она медленно кивнула. Я легко оттолкнул её назад.
— Я обещаю, что не дам им пропасть. Быстрее!
Наконец она поняла… и помчалась через вагон назад. Я надеялся, что там, за машинами, её никто не поймает… что она сможет убежать. И лучшее сейчас для меня, чтобы она не вернулась. Потому что я видел слишком много облав и слишком много ночных охот, чтобы не знать: полиция не успеет. Она никогда не успевает туда, где нужна.
