Общаться с больными стало легче, но смотрели на меня как на раба – грамотного, полезного, но жизнь моя по-прежнему не стоила ничего. Во время своих пеших походов я вынашивал мысли о побеге, но понимал их бесплодность. Я не знал, где нахожусь, у меня не было продуктов, и я был слаб от постоянного недоедания, не было оружия для защиты или охоты для пропитания. Побег мой пока не был готов, но мысли о нем я не оставлял. Ночами я с тоской вспоминал счастливые дни с Настенькой, полную самоотдачи работу в госпитале, открывавшиеся перспективы работы в Москве. Все это уже в прошлом, как в туманном сне. Вернусь ли я снова в свои ставшие для меня дорогими места или сгину в неизвестности по прихоти неграмотного татарского пастуха или мурзы. Тяжело было на душе, а более всего мучила неизвестность.
В один из дней, когда я пришел в стойбище и зашел в юрту к больному, поздоровался и протянул руки к очагу, жарко горевшему в центре юрты, снаружи послышался стук копыт. В юрту вбежал слуга мурзы:
– Урус, пошли.
Пришлось взять сумку с инструментом и подчиниться. Рядом с юртой стояли три коня, мне указали на небольшую неухоженную лошадку. Только я на нее взгромоздился, как один из татар подхватил ее под уздцы и рванул галопом. Ухватившись за луку седла, я еле усидел. Наездник я был никакой, а татары с седел всю жизнь не слазят, едят и пьют в седле, решают все вопросы в седле, даже малую нужду справляют в седле. Всю дорогу я мысленно заклинал Бога, чтобы он позволил удержаться в седле, упасть при такой скачке – верный способ сломать шею. Проскакав в таком темпе часа два, когда кони начали подхрапывать и покрываться пеной, мы прибыли к юрте, стоявшей недалеко от леса. Вокруг нее стояло десятка полтора коней в богатых сбруях и седлах. Я буквально свалился кулем с седла, с непривычки натерло внутренние поверхности бедер и деревянным седлом отбило мягкое место. Враскорячку я двинулся к юрте. С дневного света там показалось темновато. Меня вытолкнули в центр юрты, где на попонах и подушках возлежал богато одетый татарин. Одежда на груди и правой ноге была разорвана и окровавлена. Рядом с ним на коленях стоял мой хозяин. Без слов он указал на раненого. Я осторожно стянул с раненого штаны и халат, один из слуг помогал. Так, нога в бедре сломана, причем перелом открытый, в кровоточащей ране виднелись обломки костей. Рана грудной клетки была полегче – сломано несколько ребер да разорвана кожа. Я попросил несколько палок и длинные чистые тряпицы. По-русски и то не очень хорошо понимал только один татарин – богато одетый, за поясом кинжал в украшенных самоцветами ножнах. По его распоряжению слуги сорвались на лошадях в сторону леса.
– Что случилось?
– Родственник хана из Тюбяк-Чекурчи приехал поохотиться в здешних лесах на лося, но тот прямо шайтаном оказался – изувечил бая.
Пока я обрабатывал рану, многие из присутствующих вышли из юрты. Я попросил хлебного вина. Татарин, что был переводчиком-толмачом, неодобрительно покачал головой. Мое пояснение – что покалеченному это надо для лечения, оказало эффект, через несколько минут мне принесли кувшин. Я омыл руки, плеснул на рану, больной застонал. Ну что же, теперь надо репозировать обломки. Объяснив толмачу, что мне требовалось, я встал у ноги. Татарин стал по моему знаку тянуть сломанную ногу, слуги прижали тело. Кости удалось сопоставить, и я тут же примотал тряпицами палки к сломанной ноге. Еще раз сполоснул рану и руки хлебным вином. Наложил несколько швов и туго забинтовал.
– Ему необходим покой, к дому надо перевезти на арбе. Мне надо наблюдать, лечить его.
Я намеренно говорил только по-русски, какой-то интуицией поняв, что свое, пусть и неважное, знание татарского надо скрыть. Стоявший почти все время за моей спиной и внимательно наблюдавший старик с седой бородой и в зеленой чалме о чем-то стал переговариваться с толмачом. Я понимал только отдельные слова.
– Якши. – Толмач поклонился.
Видно, старик был уважаем.
Через какое-то время послышался скрип колес, к юрте подогнали повозку, запряженную парой лошадей. В повозке на толстом слое сена лежал пуховый матрас, на который бережно переложили раненого. Мне снова подвели лошадку, и я со вздохом взгромоздился на нее. Татары, глядя на меня, показывали пальцами и громко смеялись. Мы тронулись, я за повозкой, остальные, чтобы не поднимать пыль, чуть приотстали. Ехали долго, почти до вечера. Вот и селение – Тюбек-Чекурги. Недалеко от селения протекала неширокая река. Меня вместе с раненым поместили в юрте. Вокруг забегали женщины. Как всегда, создалась суета, крики. На меня никто не обращал внимания. Осмелев, я знаками попросил покушать, все-таки я не ел весь день и провел его в седле. Я рассудил, что если им нужен я, то почему это должен быть голодный лекарь? Мне принесли вареной баранины и плошку риса, поставили небольшой кувшин с кумысом.
После быстрого ужина я снова осмотрел пациента. Состояние повязок было удовлетворительным, но дышал раненый хрипло, находясь в полубессознательном состоянии. Я нашел рядом с юртой толмача, как мог объяснил ему, что в юрте должна быть горячая вода, хлебное вино, запас чистых тряпок для перевязки, лубки – он понял не сразу, но после моего объяснения закивал – и опиум – снова пришлось объяснять. На этот раз почти все, за исключением опиума, нашлось быстро. Никакого удивления мои требования не вызвали. Ко мне в юрту с раненым привели татарчонка – он жил какое-то время среди русских, хорошо знает язык, будет помогать и переводить.
Ночь прошла беспокойно, раненый метался в бреду, я не сомкнул глаз, смачивал губы влажной тряпочкой, прикладывал ко лбу холодный компресс. Если пациент умрет, мне не сносить головы, поэтому придется приложить все умение.
Поздним вечером следующего дня из Казани примчался еле живой от усталости и пропыленный гонец с опиумом. Немедля я развел его хлебным вином и несколько капель влил в рот раненому. Всю ночь тот проспал спокойно.
Каждый день проходил в хлопотах, и состояние пациента медленно, но неуклонно улучшалось. Постепенно зажили раны на грудной клетке, дышал он уже свободно. С ногой дела шли не так быстро, но в постели татарин уже сидел, обложенный подушками, ел и пил сам, а не с ложечки.
Я находился в юрте вместе с ним, здесь же ел и спал, однако по мере улучшения состояния раненого ожидал, что меня или выгонят во двор, или отправят обратно к моему хозяину.
С каждым днем раненый требовал внимания меньше и меньше, в один прекрасный момент потребовал к себе женщину. Я вышел из юрты, чтобы занять себя и облегчить восстановление татарина: подобрал палки и решил сделать костыли. Указал на ножик на поясе у охранника и на палки – татарин нехотя протянул нож.
Я обстругал палки и попытался соорудить нечто вроде костыля. На мой взгляд, получилось неплохо – пусть и не такой красивый и легкий, как заводской, но пусть попробуют найти лучше. Вернув нож охраннику, попросил привести толмача. Через несколько минут татарчонок стоял передо мной.
– Есть ли у вас в селении мастер по коже?
– Да! Я провожу тебя.
Я взял костыли под мышку, и мы отправились к кожевеннику. Объяснил, что хочу обить мягкой кожей перекладины. Через полчаса-час получил готовое изделие. Я попробовал сам – неплохо.
