Знал он и об Эрроле Риче – о том, что с ним сделали перед сборищем тех самых людей, с которыми Вустер по воскресеньям бок о обок возносил хвалу Господу в церкви. О да, шериф все это знал. Знал он и себя достаточно, чтобы осознавать свое безмолвное соучастие в том акте, даже при условии, что он сам даже рядом не стоял с тем старым деревом, к которому подвесили горящего Эррола. Вустер тогда еще не был в городке полновластным авторитетом, а к той поре, как он услышал о происходящем, что-либо поделать было уже поздно. Да и толку-то. Во всяком случае так Вустер оправдывался перед самим собой.
Тем не менее по итогам происшествия он однозначно дал понять, что подобное деяние во вверенном ему городе не произойдет больше никогда, если его слово как шерифа имеет хоть какой-то вес. Ведь это убийство, откровенное убийство, и Вустер этому попустительствовать не собирался. Да еще и негры (вот уж не было печали) все как один обозлились – до той опасной черты, когда гнев в них грозит перерасти страх. Кроме того (вот о чем в первую голову не мешало бы задуматься говнюкам вроде Маленького Тома): теперь на их головы могут обрушиться фэбээровцы, а им там в центре не понять, какой уклад и какие нравы бытуют в мелких городишках вроде этого. Им оно невдомек, да и, признаться, по барабану. Фэбээровцы только и копают, чтобы найти новоявленных козлов отпущения – людей, которые недопонимают, что «времена, они меняются», или как там поется у этого лабуха Боба Дилана, настоящая фамилия которого Циммерман.
И это еще одна причина, по которой юнца Луиса необходимо наказать за содеянное с Дебером. Если на сей раз убийство сойдет ему с рук, то что будет дальше? Может, ему втемяшится в голову заняться людьми, что убили Эррола Рича. Теми, кто вывел у него из-под ног пикап, отчего Рич беспомощно задрыгался в мертвенно-недвижном летнем воздухе. Теми, кто окатил его бензином, поджег факел и поднес его к одежде жертвы, превратив ее в зазывный маяк в ночи. Потому что об Эрроле Риче и о матери юнца втихую ходили слушки, и можно с уверенностью сказать, что Луис их слышал. Ну а если так умирает отец, то сын вполне может взять на себя отмщение. Во всяком случае он, Вустер, на месте юнца так бы, черт возьми, и поступил.
А теперь еще этот Кэвиган (между прочим, один из социально-обновленческих экспериментов Вустера) приперся с какой-нибудь хренью, без которой, можно подумать, ну никак не обойтись. Чувствуя на губах остро-соленые капли пота, шериф в очередной раз отер лицо платком и отжал его над мусорной корзиной.
– Чего тебе? – не поднимая головы, спросил он, все так же высверливая глазами стену, как будто через нее и через тесное пространство допросной мог пробуравить юнца, который вот уже столько времени дерзко ему противостоял.
– Гости. Целая компания.
Вустер повернулся на стуле. Сзади в окно было видно, как из подъехавших машин вылезают люди. Первым стоял служебный «Форд». От него за километр веяло чиновным присутствием – подозрение, подтвердившееся, когда в опущенном окошке пассажирского сиденья показался Рэй Вэлланс и пульнул во двор шерифа окурок. Ишь ты. Вэлланс возглавлял периферийное отделение ФБР и для фэбээровца был парнем вполне терпимым. Не заставлял персонал на местах лезть из кожи, чтобы потрафить новомодному прогрессу в области гражданских прав, хотя и топтания на месте тоже не допускал. Все-таки надо ему высказать насчет того окурка. Надо же, какое неуважение.
Второе авто для казенного стойла выглядело очень уж роскошным – желтовато-коричневое, с кожаной обивкой в тон. Вынырнувший с переднего сиденья тип походил скорее на шофера, чем на агента (судя по наглым усам, преизрядный сукин сын), ну а вздутие под его левым предплечьем объяснялось явно не опухолью. Тип открыл заднюю пассажирскую дверцу, и из машины выбрался третий. Вид у него был пожилой, хотя Вустер быстро определил, что разница в возрасте у них не такая уж и большая. Этот пассажир чем-то напоминал одного старого английского киноактера (как там его, Уилфрид
[7]
такой-то сякой-то), персонажа из картины «Моя прекрасная леди», вышедшей на экраны несколько лет назад. Вустер ходил на нее с женой – фильм, помнится, оказался лучше, чем он ожидал. А тот парень – Уилфрид как-там-его – он всегда выглядел старо, даже в дни своей молодости. И вот, гляди-ка, один из его близких родственников, вблизи и во плоти. Ну просто вылитый Уилфрид (вот черт, да как его там?).
Вэлланс на своем сиденье как будто вздохнул и, выйдя из машины, повел своих коллег к двери участка, на пути обогнув дежурного копа за столом.
– Шериф Вустер, – кивнул он с фальшиво-дружелюбной улыбкой.
– Спецагент Вэлланс, – в том же духе отозвался Вустер.
Вставать шериф не стал. Вэлланс всегда обращался к нему не иначе как в эдакой шутовской манере, по званию и фамилии, и Вустер отвечал фамильярностью на фамильярность, даже когда речь шла о деле. Сейчас Вэлланс вдобавок еще и кивнул, давая знать, что разговор пойдет серьезный и что за ними наблюдают. Тем не менее Вустер не собирался сдавать свою территорию без боя, да к тому же еще предстояло разобраться с тем окурком.
Вустер через плечо Вэлланса посмотрел туда, где стояли четверо остальных. Старикашка оказался посередке – ростом ниже всех, но со своей собственной спокойной солидностью.
– Чего это вы тут, целой свадьбой? – поинтересовался Вустер.
– Мы можем поговорить внутри?
– Да конечно, – хозяйски щедрым жестом махнул Вустер. – Милости всех прошу.
Зашли только Вэлланс и старикашка. Последний прикрыл за собой дверь. Вустер чувствовал на себе взгляды подчиненных и секретарши, направленные через стекло. Понимание, что за ним чутко наблюдают свои, побуждало шерифа к действиям. Стоя к окну спиной, он расправил плечи, стараясь казаться выше, и намеренно не стал трогать жалюзи, чтобы гостям в глаза било солнце.
– Так что у нас за разговор, агент Вэлланс?
– Разговор о мальчике, что сейчас парится у вас в допросной.
– Здесь все парятся.
– Но все же не так, как он.
– Мальчик проходит подозреваемым по делу об убийстве.
– Наслышан. Что у вас на него есть?
– Вероятный мотив. Человек, которого он лишил жизни, мог в свое время убить его мать.
– Что значит «мог»?
– «Мог» означает, что допросить его уже нельзя.
– Из того, что я слышал, его допрашивали, пока он еще был на этом свете. Но он ни в чем не сознался.
– И тем не менее это сделал он. Те же, кто верит в обратное, скорее всего, верит и в Санта-Клауса.
– Стало быть, вероятный мотив. Это все, что у вас есть?
– Пока.
– Ну а что тот юноша – гнется?
– Он, похоже, не из таких. Но в конце концов, думаю, никуда не денется.
