– Гэвин Уилсон, – отвечала она.
– Разве он не в Вашингтоне обучает Совет национальной безопасности, как атаковать Массачусетс?
– Да. Но завтра он будет в Кембридже. Только на один день.
– Какое это имеет отношение к тебе?
– Он – звезда крупной величины в нашем авторском списке. Эвелина хочет заработать на вспышке его популярности и переиздать его книги.
– Я думал, что университетские издательства не руководствуются корыстными соображениями. К тому же его теории международной политики устарели.
– Поэтому Эвелина и хочет, чтобы я с ним встретилась. Она хочет убедить его кое-что пересмотреть и исправить.
– И ради этого ты должна пожертвовать частью своего отпуска?
Шила посмотрела на него и сказала негромко:
– Мне лестно, что меня просят этим заняться.
Боб понял. Или, по крайней мере, подумал, что понимает. В этот сложный для жены момент ей было необходимо объективное подтверждение собственной значимости. Ему следовало радоваться за нее.
– Да, – сказал мужчина, покончив с еще одной картошкой, – это лестное предложение. Но разве я не говорил тебе, что ты у них лучший редактор? Я говорю, им пора уже признать это.
– А я говорю, чисти дальше, – отвечала Шила весело.
Боб разжег камин, и супруги сидели мирно, слушая музыку волн.
– Послушай, – сказал он, насколько возможно непосредственно, – у меня есть идея.
– Какая? – спросила Шила.
– Почему бы нам не поехать в Кембридж вместе?
– А как же дети?
А, подумал с оптимизмом Боб, ты это не отвергаешь.
– Мы могли бы пригласить на ночь Сьюзи Райдер.
– На ночь?
Он почувствовал, что зашел слишком далеко.
– Я думал, мы могли бы дать себе передышку и переночевать в Лексингтоне. Только мы с тобой вдвоем.
Глаза его говорили: да ну же, Шила, нам обоим это нужно.
– Это не вполне практично, – отвечала женщина.
– Хорошо, поедем туда вместе, ты пойдешь на свою встречу, я куплю кое-какие пластинки, мы сможем рано поужинать и вернуться обратно.
Пожалуйста, Шила, думал Боб. Прошу тебя, пойми, как я хочу сплавить порвавшиеся провода, которые нас связывали.
Она обдумывала.
– Не на этот раз, – сказала жена, наконец.
Что же, по крайней мере, это не был окончательный отказ. «Не на этот раз» означало, возможно, «в другой раз».
Шила встала.
– Я лучше лягу, – сказала она, – чтобы хорошенько выспаться. И прежде чем он успел подняться, она подошла к креслу, опустила руку возле его головы и прошептала:
– Спасибо за приглашение.
Затем женщина легко поцеловала его в лоб и стала подниматься по лестнице.
Незначительный жест. Но это было лучшее, что случилось с ним за последние недели.
17
– Привет, Шила, – окликнула ее Морин, секретарь в приемной. – Он в кабинете у Эвелины. Везет тебе.
Странно, думала Шила по дороге в редакторский отдел. Морин была избалована посещениями Киссинджера, Гэлбрейта и подобных лиц.
Завернув за угол, женщина увидела его сидящим у стола Эвелины с чашкой кофе. Он был высокий и худой, с седеющими волосами, в очках в квадратной черепаховой оправе. На нем были джинсы и футболка. Шила, ожидавшая увидеть его в тройке (вашингтонское влияние), с английским акцентом (оксфордское влияние), несколько удивилась.
Когда женщина подошла, он встал. Он был очень высокий. Эвелина их познакомила.
– Гэвин, это Шила Беквит, наш лучший редактор.
– Здравствуйте, – сказал Уилсон (по крайней мере, акцент был в наличии). – Я понимаю, что из-за меня вам пришлось прервать отпуск. Мне очень жаль.
– Напротив, я буду счастлива работать с вами, доктор Уилсон.
– Прошу вас, зовите меня Гэвин. А я могу называть вас Шила?
– Конечно. Я знаю, у вас плотное расписание. Хотите пройти в мой кабинет и начать работать?
Повернувшись к Эвелине, Гэвин улыбнулся.
– Вы не преувеличили – она требовательный работодатель. – Затем он снова обратился к Шиле: – Могу я предложить вам по дороге чашку кофе?
– Пожалуйста, – сказала Шила. – С молоком, без сахара.
К тому моменту, как доктор Уилсон вошел к ней в кабинет, Шила разложила на столе три его книги и несколько листов бумаги.
Поставив чашки на край стола, мужчина сел напротив.
– Спасибо, – поблагодарила Шила, а затем, чтобы положить начало разговору, спросила: – Вы не скучаете по Кембриджу?
– Скучаю. Хотя Вашингтон имеет свои преимущества. В Гарварде ты имеешь свою долю успеха, но работа в Вашингтоне наделяет тебя капелькой власти, что, я должен признаться, мне нравится.
– Меня восхищает ваша искренность.
– Во всяком случае, когда эта администрация сменится, я надеюсь, меня снова туда пригласят. Если они будут готовы приветствовать блудного сына.
– О, конечно, пригласят, – улыбнулась Шила. – В особенности после того, как ваши книги будут обновлены и переизданы.
– Я понимаю, что меня подкупают для осуществления серьезного пересмотра, – произнес Гэвин. – Но говоря откровенно, я, на самом деле, думал о «предисловии ко второму изданию». И тогда бы я мог просить Вашингтон не настаивать на радикальных изменениях.
– В таком случае, я вам не нужна, – сказала Шила мягко, но твердо. – И я не думаю, что «Гарвард пресс» переиздаст ваши книги, если в них будут только косметические изменения.
Уилсон задвигался в кресле, отпил глоток кофе и взглянул на Шилу.
– В искренности у вас нет недостатка, – улыбнулся он. – А что именно вы имели в виду?
– Я могу представить вам только первые впечатления. После звонка Эвелины я успела только пролистать книги. Но возьмем, например, «Возрождение послевоенной Германии». В свое время это была лучшая из опубликованных тогда книг. Не ваша вина, что она вышла как раз перед тем, как Брандт приступил к своей Osterpolitic.
Гэвин слегка нахмурился.
– Мм-м, – сказал он. – Боюсь, что вы правы. Еще что-нибудь?
– Да, извините. Но есть еще многое, что мы должны обсудить подробно. На вашем месте я бы не торопилась. Поскольку вы фигурируете в газетах чаще, чем рядовой гарвардский профессор, некоторые ваши коллеги – то-есть все те, кто не получил назначение в Совет безопасности – будут стараться найти уязвимые места в ваших трудах.
Мужчина широко улыбнулся.
– Откуда вам столько известно о внутриуниверситетской политике?
