– Кто там? – резко отозвалась Джесси.
– Я. Твой отец. Я хочу поговорить с тобой.
– У меня нет отца. Уходи.
– Пожалуйста, Джесси, открой. Пола у тебя?
– Нет, – ответила из-за двери Пола. – Я ненавижу тебя сильнее всего на свете.
– Джесс, – попытался Боб снова воззвать к старшей дочери, – я люблю тебя…
– Убирайся, и пропади ты пропадом, – сказала она.
– Убирайся! – закричала Пола. – Оставь маму и нас в покое!
С болью в сердце Боб отступил. Он спустился вниз и вернулся в гостиную.
Шила сидела в кресле, обхватив руками колени.
– Жан-Клод будет скоро готов, – сказал тихо Боб.
Женщина не отвечала.
– Он укладывается сам. Он отказался от моей помощи.
Шила по-прежнему не отвечала, но подумала с эгоистическим удовлетворением: мне больше не придется видеть эту фотографию в серебряной рамке.
– Девочки не хотят со мной общаться, – прибавил Боб. – Я нанес им ужасный удар, да? Дочери никогда это не забудут.
Шила сидела молча и не шевелясь.
Мужчина понял, что может продолжать свой монолог до бесконечности, поэтому решил обратиться к жене с просьбой. Непосредственно.
– Ты сможешь попытаться поговорить с ними, пока меня не будет?
Она взглянула на него и просто спросила:
– А что я могла бы им сказать?
21
Вместо того чтобы пересекать Кейп, Боб свернул на Орлеан. Дорога была длиннее, но красивее.
Последние часы перед отъездом мальчик стоически молчал. Он уложил вещи и дожидался у себя в комнате, пока Боб придет за ним. Мужчина нес зеленый чемодан, Жан-Клод свой пакет. Они спустились в кухню, где Шила приготовила бутерброды с сыром и кофе, чтобы им подкрепиться перед дорогой в аэропорт.
За то время, как девочки наглухо заперлись в комнате Джесси, Шила взяла себя в руки. Хуже уже быть не могло. Оставалась еще часть лета, чтобы как-то поправить положение. Завтра будет первый день остальной их жизни. Когда не находишь собственных слов, всегда можно найти опору в удобных клише. Женщина смотрела, как мужчина с мальчиком ели бутерброды с сыром, и говорила подходящие к случаю банальности.
– Рада была видеть тебя у нас, Жан-Клод.
Рот у него был набит. Мальчик проглотил и вежливо ответил:
– Благодарю вас, madame.
Боб молчал, замкнувшись в своих внутренних противоречиях.
– Я уверена, Джесси и Пола сожалеют об этом… недоразумении.
Все знали, что девочки заперлись наверху. Все предыдущие часы оттуда гулко раздавались их проклятья. Стены ведь были все-таки деревянные.
– Пожалуйста, проститесь с ними за меня, – сказал Жан-Клод.
– Конечно.
Когда мужчина с мальчиком собрались уходить, Жан-Клод протянул руку. Шила взяла ее и, наклонившись, поцеловала ребенка в щеку.
При виде этого Бобу впервые за день пришла отчетливая мысль: буду я так же прощаться с ним в аэропорту через три часа?
Они ехали еще только полчаса. Боб пытался завязать разговор.
– Знаешь, когда мы проезжали Орлеан по дороге сюда, я забыл сказать тебе одну вещь.
Мужчина посмотрел на сидящего рядом с ним мальчика, державшего на коленях свой пакет.
– Это любопытный факт, – Боб говорил бессвязно, как плохой экскурсовод, – но здесь был построен первый телеграф для сообщения с Францией. Телефонов тогда не было…
– О, – сказал мальчик.
Что я несу, думал Боб. Телеграммы? Потом он понял, что сказанное им не так уж бессмысленно. Я стараюсь дать ему понять, что между нами может быть связь. Как когда-то было прямое общение между Кейп-Кодом и Францией. Понял ли меня Жан-Клод? О чем он думает?
Они миновали Сэндвич, и на этот раз мальчик никак не комментировал смешное название.
Мужчина и мальчик пересекли канал, оба молчали.
– Мы будем скучать без тебя, Жан-Клод, – сказал, наконец, Боб. Трус, неужели у тебя не хватает смелости употребить единственное число?
Говори от своего имени, Боб. Они миновали Плимут.
– Я к тебе очень привязался, – прибавил мужчина. Ну, вот я и выразил свои чувства. Во всяком случае, некоторые.
Мальчик долго не отвечал. Потом, когда до аэропорта оставалось меньше часа езды, он заговорил:
– Это правда, Боб?
– Что?
– Что ты – мой отец?
Боб посмотрел на него. Имеет же ребенок право знать правду, черт возьми.
– Да, Жан-Клод, я твой отец.
Ладно, проклинай меня парень, я это заслуживаю. За то, что не сказал тебе в первую минуту встречи, чтобы смягчить твое горе. За то, что не сказал тебе сегодня, пока ты меня не заставил.
За то, что теперь, сознательно на этот раз, покидаю тебя.
– Это делает меня счастливым, – сказал мальчик, но в голосе у него был оттенок печали.
Боб смотрел на него вопросительно. Чем он был счастлив?
– Мама говорила мне о моем отце. Что он был хороший и добрый. И веселый. И…
– Да?
– Когда я встретил тебя, даже когда я впервые увидел тебя в аэропорту, я надеялся, что мой отец, может быть, похож на тебя.
«Этого я больше всего боялся», – думал Боб. Или, может быть, больше всего на это надеялся? Что я встречу своего сына и ему понравлюсь – нет, что он полюбит меня, несмотря на все мои недостатки.
Боб прикоснулся к ребенку. Жан-Клод взял его руку в обе свои и крепко держал. Очень крепко.
Боб не мог на него смотреть. Он смотрел прямо перед собой и лгал себе, что делает это из осторожности.
Мальчик по-прежнему крепко держал его руку.
И Боб сказал себе: я не могу позволить ему уехать. Я не могу его отпустить.
22
Для Джессики и Полы внезапно кончилось детство. Стоя на верхней площадке лестницы, Шила слышала, как они разговаривали между собой.
– Он никогда больше не вернется в этот дом, – настаивала Пола. – Никогда, никогда, никогда.
Странно, но тон Джессики был менее возбужденный.
– Это маме решать, – сказала девочка.
Последовала пауза, пока Пола это обдумывала.
– Как мама может говорить с ним после того, что он сделал?
– Я не знаю, – сказала Джесси. – Я надеюсь только, что они не разойдутся. Дети из распавшихся семей всегда ненормальные.
Еще пауза, пока Пола старалась разобраться в реальностях взрослой жизни.
