— Классно! — обрадовалась Эрин. — Я побью твой рекорд.
— Новый рекорд — десять минут, — сообщил я и рассказал ей о выкрутасах Левши за обеденным столом.
— У твоего брата действительно с головой не в порядке, — заметила Эрин.
Я был полностью с ней согласен. На этом мы и распрощались.
В ту ночь я еще долго не мог заснуть. Я ворочался с боку на бок. Считал овечек. Овечки перевалили за тысячу, но я так и не заснул.
Не то чтобы мне не хотелось спать. Спать-то как раз хотелось. Просто меня одолевало какое-то странное возбуждение. Сердце бешено колотилось, как будто я только что пробежал кросс. Я лежал, глядя в потолок, и думал о необычном зеркале.
Промучившись до трех ночи, я решительно встал с постели. Сна не было ни в одном глазу. Сегодня я даже не стал искать тапки. Я прокрался по коридору к лестнице, ведущей на чердак. Как и в прошлый раз, поднимался, опираясь всем весом о перила, чтобы не перебудить весь дом скрипом рассохшихся деревянных ступеней.
Я так спешил в комнату с зеркалом, что ударился пальцами босой ноги о край тяжелого деревянного сундука.
— Ой! — вскрикнул я.
В другой ситуации я бы, наверное, запрыгал на одной ноге, держась руками за ушибленные пальцы. Но тут я заставил себя замереть на месте и подождать, пока боль не утихнет.
Потом я вошел в маленькую комнату, пододвинул картонную коробку поближе к зеркалу и уселся на нее, глядя на свое отражение.
Нога все еще болела, но я старался не обращать на это внимание. Я изучал свое темное отражение. Разумеется, уже по привычке, первым делом я задержал взгляд на своей прическе. Сейчас она представляла собой что-то вроде последствий взрыва на макаронной фабрике. Однако меня это не волновало.
Сейчас меня беспокоило совсем другое.
Я попристальнее всмотрелся в глубь зеркала, глядя как бы сквозь свое отражение. Наверное, я пытался увидеть, что скрывается за спиной у того — зеркального — меня. Я не знал, что именно я так высматриваю. Я даже не понимал, зачем я вообще поднялся сюда.
С одной стороны, мне ужасно хотелось спать, но с другой, я весь был охвачен какой-то тревожной нервозностью.
Я провел ладонью по стеклу, в который раз удивляясь тому, что стекло было холодным как лед, хотя в самой комнате было жарко и душно. Я растопырил, пальцы и плотно прижал ладонь к зеркальному стеклу. Потом убрал руку. На стекле не осталось никакого отпечатка.
Я погладил гладкую деревянную раму. Потом встал и зашел за зеркало. Там было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Впрочем, рассматривать там было особенно нечего. Обычная задняя часть рамы зеркала.
Глухая деревянная доска. Ничем не примечательная и не интересная.
Я вышел из-за зеркала и поднял голову к лампе на верхней перекладине рамы. С виду — ничего особенного. Обыкновенная лампа. Разве что лампочка не совсем обычной формы. Длинная и очень тонкая. Хотя такие лампочки продаются в любом магазине электротоваров.
Я опять сел на коробку, подпер лицо кулаками и сонно уставился в зеркало. Потом беззвучно зевнул.
Умом-то я понимал, что мне надо спуститься к себе и лечь спать. Завтра рано вставать. Мы же едем в Спрингфилд. Так что родичи подымут нас с братом ни свет ни заря.
Но что-то держало меня у зеркала.
Думаю, любопытство.
Я не знаю, сколько я там просидел неподвижный, как каменное изваяние, глядя на свое застывшее отражение. Может быть, пару минут. Может быть, полчаса.
Но через какое-то время отражение в зеркале начало расплываться, теряя четкость. Скорее всего, это был обман зрения. Но мне вдруг показалось, что я различаю в глубинах зеркала какие-то смутные силуэты, смазанные разноцветные пятна, дрожащие тени.
А потом я услышал шепот:
— Ма-а-а-а-а-а-а-а-акс.
Как шелест листвы под ветром.
Не голос. И даже не шепот.
А только намек на шепот.
— Ма-а-а-а-а-а-а-акс.
Сначала я подумал, что это шумит у меня в голове.
Так тихо. Едва уловимо. И все же так близко. Я задержал дыхание и прислушался. Ничего.
— Значит, мне действительно это почудилось, — сказал я себе.
Просто глюк.
Я вдохнул, потом медленно выдохнул.
— Ма-а-а-акс. Опять этот шепот.
На этот раз громче. Было в нем что-то очень печальное. Точно мольба. Точно призыв о помощи, доносящийся откуда-то издалека.
— Ма-а-а-а-а-а-а-акс.
Я зажал уши руками. Я сам не понял зачем. Может быть, я пытался отгородиться от этого странного шепота?
В глубине зеркала зашевелились тени. Я снова взглянул на свое отражение. Лицо у меня было испуганным, напряженным. Только теперь до меня дошло, что меня бьет озноб. Я весь дрожал.
— Ма-а-а-а-акс.
И вдруг я понял, что шепот идет из зеркала.
От моего отражения? Или из темных глубин за спиной моего отражения?
Я вскочил на ноги и побежал прочь из комнаты. Под ногами скрипели рассохшиеся половицы, но мне было уже все равно. Я едва ли не кубарем скатился по лестнице, пролетел коридор, ворвался к себе и нырнул под одеяло.
Я крепко-крепко зажмурил глаза.
Я боялся, что этот пугающий шепот настигнет меня и здесь.
16
Я поплотнее закутался в одеяло. Мне было холодно. Я весь дрожал и никак не мог отдышаться. Вцепившись в одеяло обеими руками, натянул его до самого подбородка и напряженно прислушивался, выжидая.
Доберется ли шепот сюда, ко мне в комнату? Я действительно слышал его или мне просто почудилось?
Кто меня звал? Кто шептал мое имя так отчаянно и печально?
И тут я услышал чье-то тяжелое, прерывистое дыхание, кисловатое и влажное.
Кто-то потянулся ко мне, коснулся моего лица.
Я задохнулся от страха и открыл глаза. — Беляш!
Этот придурочный пес стоял у кровати на задних лапах, положив передние на одеяло, и с яростным энтузиазмом облизывал мне лицо.
— Беляш, ты мой хороший! — Я рассмеялся.
Его шершавый язычок щекотал мне лицо. Я в жизни так ничему не радовался, как тогда Беляшу.
Я подхватил его на руки и затащил к себе на кровать. Он радостно тявкал, довольный, и как полоумный вилял хвостом.
— Беляш, а ты почему не спишь? — Я прижал песика к себе. — Ты тоже слышишь голоса?
Он отрывисто гавкнул, как будто отвечая на мой вопрос. Потом спрыгнул с кровати и встряхнулся. Он немного побегал кругами по ковру, выбирая место поудобнее. Лег и сладко зевнул.
