Она вспомнила время, когда занималась одним из самых сложных в ее практике дел о мошенничестве; тогда, как только в пятницу закончился суд, ее вызвали во вторую частную школу, куда перешла Октавия и где теперь ставился вопрос о ее исключении. Венис до сих пор помнила каждое слово из разговора с мисс Эгертон, директрисой.
– Нам не удалось сделать ее счастливой.
– Я отправила дочь к вам не для этого. Ваша задача – сделать ее не счастливой, а образованной.
– Одно не исключает другого, мисс Олдридж.
– Конечно, но должны быть приоритеты. Тех, с кем не справились, вы передаете монастырю?
– Здесь нет четкой договоренности, но мы иногда рекомендуем это родителям. Не хочу, чтобы у вас сложилось ложное впечатление. Мы не школа для трудных детей, совсем наоборот. Поощряются высшие баллы на экзаменах. Ученики поступают в университеты. Монастырское образование подходит девочкам, которым нужно более заботливое, менее академическое образование, чем мы можем дать.
– Или хотите.
– У нас школа с серьезными требованиями, мисс Олдридж. Мы развиваем не только разум, но и всю личность. Здесь преуспевают только дети с чрезвычайно сильным интеллектом.
– Увольте меня от прописных истин. Она объяснила вам, почему это сделала?
– Да. Чтобы ее исключили.
– Так и сказала?
– Ну, не совсем в этих выражениях.
– Повторите дословно, мисс Эгертон.
– Ваша дочь сказала: «Я это сделала, чтобы расплеваться с этой чертовой школой».
«Наконец мне честно ответили», – подумала Венис.
– Монастырь находится в ведении англо-католических монахинь, но вам не стоит бояться жесткого религиозного воспитания. Мать-настоятельница с уважением относится к пожеланиям родителей.
– Октавия может преклонить колена при совершении таинств, если это доставит ей удовольствие и принесет пару хороших оценок.
И все-таки этот разговор вселил в Венис надежду. У девочки, которая в таких выражениях говорила с мисс Эгертон, по крайней мере был характер. Возможно, у них с Октавией еще найдется некая точка соприкосновения. Пусть не любовь, но уважение, даже симпатия могут возникнуть. Но стоило Октавии вернуться домой, как ей стало ясно: ничего не изменилось. В глазах дочери был все тот же холодный взгляд, говоривший о непримиримой вражде.
Монастырь оправдал себя в том смысле, что Ок-тавия оставалась в нем до семнадцати лет и получила пристойные оценки за среднюю школу. Однако Венис во время посещения монастыря всегда чувствовала себя не в своей тарелке, особенно встречаясь с настоятельницей. Она не могла забыть их первый разговор.
– Надо смириться с тем, мисс Олдридж, что Октавия как ребенок разведенных родителей всю свою жизнь будет ощущать себя обездоленной.
– В таком же положении находятся тысячи других детей, так что ей лучше принять все как есть.
– В этом мы постараемся ей помочь.
Венис с трудом подавила вспышку раздражения. Какое право имеет эта женщина с пористым лицом и суровыми глазами под очками в металлической оправе выступать в роли прокурора? Потом она поняла, что обидеть ее не хотели, оправданий не ждали и утешения не предлагали. Просто настоятельница жила по правилам, одно из которых гласило, что за все надо платить.
Сейчас, поглощенная мыслями о последних событиях, сердитая на Октавию и себя, Венис, не понимая, как справиться с обрушившейся бедой, не заметила, как дошла до «Чемберс». За столиком администратора сидела Валерия Колдуэл и смотрела с непроницаемым лицом на входящую Венис.
– Не знаете, мистер Костелло у себя? – спросила Венис.
– Думаю, да, мисс Олдридж. После обеда он пришел и, кажется, никуда не отлучался. А еще мистер Лэнгтон просил дать ему знать, когда вы придете.
Значит, Лэнгтон хочет ее видеть. Она может зайти к нему прямо сейчас. Саймон Костелло подождет.
В кабинете Хьюберта находился и Дрисдейл Лод. Неудивительно: эти двое часто работали вместе.
– Дело касается общего собрания в «Чемберс» тридцать первого. Ты придешь, Венис? – спросил Лод.
– Разве я обычно не прихожу? С тех пор как мы собираемся дважды в год, я больше одного собрания не пропускаю.
– Есть кое-что, о чем нам хотелось бы знать ваше мнение, – сказал Лэнгтон.
– Наверное, хотите по возможности избежать на собрании разногласий и потому проводите предварительное лоббирование? Не будьте столь оптимистичны.
– Во-первых, нужно решить, кого нам взять. В коллегии есть два места. Выбор сделать нелегко, – заговорил Лод.
– Разве? Перестань, Дрисдейл. Не говори, что не припас местечко для Руперта Прайс-Маскелла.
– У него прекрасные рекомендации от руководителя, и в «Чемберс» его хорошо знают, – вмешался Лэнгтон. – Подготовка замечательная – Итон, Кингз, и везде окончил с отличием.
– Еще он племянник лорда-судьи, его прадед возглавлял коллегию, а мать дочь графа, – съехидничала Венис.
– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что мы… мы… – нахмурился Лэнгтон. Он замолчал, его лицо выражало замешательство. – Не хочешь сказать, что мы действуем под давлением?
– Нет. Просто нелогично и непростительно применять политику дискриминации против итонцев, как и против любой другой группы. Хорошо, когда нужный вам кандидат обладает к тому же и лучшей подготовкой. Но вам не придется уговаривать меня голосовать за Прайс-Маскелла, я и так собиралась это сделать. Через двадцать лет он будет такой же высокопарный, как и его дядя, но, если принимать во внимание степень высокопарности, нельзя избирать никого из представителей вашего пола. Предполагаю, второй кандидат Джонатан Сколлард? Он не столь эффектен, но, возможно, со временем покажет лучшие и более стабильные результаты.
Лод подошел к окну и произнес невыразительным и спокойным голосом:
– Мы думали о Кэтрин Беддингтон.
– Все мужчины в «Чемберс» много думают о Кэтрин Беддингтон, но у нас не конкурс красоты. Сколлард – сильнее как адвокат.
Вот в чем дело. Она поняла это, как только вошла в кабинет Хьюберта.
– Не думаю, что наставник Кэтрин согласится с тобой. Он дал ей прекрасную характеристику. У нее отличные мозги, – вмешался Лэнгтон.
– Еще бы! Будь она дурочкой, ей никогда бы не получить практику в «Чемберс». Кэтрин Беддингтон украсит коллегию адвокатов и будет способствовать ее хорошей работе, и все же она не такой талантливый адвокат, как Джонатан Сколлард. Я ее поручитель, не забывайте. У меня к ней особый интерес, и я видела ее работу. Она не производит такого глубокого впечатления, как считает Саймон. Например, когда на конференции я обсуждала вопросы права в отношении непредумышленного убийства, то рассчитывала, что стажер знает уместность моего обращения к делам Доусона и Эндрюса. Эти дела она должна была знать еще до прихода в «Чемберс».
