– Наш оркестр не так плох, но мы, конечно, любители. В тот раз мы играли английскую музыку: Дилиуса «Слушая весной первую кукушку», Элгара «Серенаду для струнных» и Воана Уильямса «Сюиту из английских народных песен».
– Чтобы не мешать, я сидела позади, – сказала Труди. – Полагаю, я могла выскользнуть из церкви незамеченной, промчаться через Памп-Корт и Мидл-Темпл-лейн прямо в Полет-Корт, убить Венис и незаметно прокрасться обратно в церковь, но я этого не делала.
– Ты ведь сидела совсем близко от мистера Лэнгтона? – вмешалась Кэтрин. – Он может подтвердить, что ты там была – по крайней мере в первой половине репетиции.
– Так мистер Лэнгтон был на репетиции? Это вас удивило? – спросила Кейт.
– Немного удивило. Раньше он не посещал репетиции. Но он не задержался. Приблизительно через час, может, чуть меньше, ушел.
– Он разговаривал с вами? – обратилась Кейт к Труди.
– Нет. Я с ним, можно сказать, не знакома. Вид у него довольно озабоченный. Не знаю, может, так на него подействовала музыка. Мне даже показалось, что он ненадолго заснул. А приблизительно через час встал и вышел.
– После репетиции вы пошли ужинать? – спросил Робинс.
– Хотели, но не получилось. Кэти весь вечер подташнивало. Мы собрались поужинать в «Карвери» в Стрэнд-Пэлес-Хотел, но когда пришли туда, Кэти не могла вынести даже вида пищи. Она сказала, что попробует съесть хотя бы суп за компанию, но смысл посещения «Карвери» – запастись белком на всю следующую неделю. Глупо платить за все дежурное меню и ничего не съесть. Разумнее пойти домой, что мы и сделали. Посчитав ситуацию чрезвычайной, а также учитывая сэкономленные на еде деньги, мы взяли такси. Движение было затрудненным, но мы успели к девятичасовым новостям. Во всяком случае, я к ним успела – Кэти было не до этого. Она ужасно себя чувствовала и сразу легла в постель. Я приготовила себе омлет, а оставшуюся часть вечера провела, держа руку на ее голове и меняя грелки.
– В каком порядке играли произведения? – спросил Робинс.
– Дилиус, потом Воан Уильямс и последним Элгар. А что?
– Не понимаю, почему вы не ушли раньше, если плохо себя чувствовали. В Элгаре нет деревянных. В последней части вы были не нужны.
Удивленная Кейт была почти уверена, что этот вопрос вызовет смущение или даже ярость у Труди. Но девушки только с улыбкой переглянулись.
– Сразу понятно, что вы никогда не посещали репетиции у Малколма Бистона, – сказала Кэтрин. – Когда он назначает репетицию, это серьезно. Никогда не знаешь, в каком порядке он поставит произведения. – Она повернулась к Труди: – Помнишь бедняжку Солли, который выскочил перехватить пивка, думая, что ударные не понадобятся. – Кэтрин заговорила мужским голосом – звучащим раздраженно высоким фальцетом: «Назначая репетицию, мистер Солли, я жду, что каждый исполнитель хотя бы из уважения ко мне будет присутствовать в течение всего времени. Еще один раз такого своеволия, и вам никогда больше не играть под моим руководством».
Кейт спросила Кэтрин о парике и пакете с кровью. Та сказала, что знала о существовании обоих. Она как раз находилась в холле, когда мистер Ульрик сообщал мисс Колдуэл о том, что хранит кровь в холодильнике. Девушек озадачили эти вопросы, но от комментариев они отказались. Кейт не сразу решилась задать их: полиция и барристеры Полет-Корт не хотели предавать гласности надругательство над трупом. С другой стороны, важно было убедиться, что Кэтрин знает о пакете с кровью.
Она задала свой последний вопрос:
– Когда вы пять минут девятого вышли через Деверо-Корт, не случилось вам заметить кого-нибудь в Полет-Корт или входящим в Мидл-Темпл?
– Никого, – ответила Кэтрин. – Деверо-Корт и дорога на Стрэнд были безлюдными.
– Никто из вас не заметил свет в доме Полет-Корт, 8?
Девушки обменялись взглядами, потом покачали головами.
– Боюсь, мы ничего не заметили, – сказала Кэтрин.
Больше вопросов не было, да и время поджимало. Труди предложила сварить кофе, но Кейт и Робинс отказались и вскоре откланялись. До самого автомобиля они молчали, и только в салоне Кейт заметила:
– Не знала, что ты так хорошо разбираешься в музыке.
– Не надо особенно хорошо в ней разбираться, чтобы догадаться, что в «Серенаде для струнных» не может быть гобоев.
– Все же странно, что они не ушли раньше. Никто бы не заметил. Дирижер смотрит на оркестр, оркестр – на дирижера, а не в зал. Труди Мэннинг легко могла в течение вечера отойти минут на десять или около того никем не замеченная. А когда заиграли Элгара, они обе могли уйти, это уже не имело значения. Если бы впоследствии Бистон упрекнул Беддингтон, у нее нашлась бы прекрасная отговорка: она заболела. В конце концов, это была всего лишь репетиция, и свою партию она отыграла. Через арку в Памп-Корт, соединяющую Мидл-Темпл и Иннер-Темпл, они за несколько минут могли попасть в Полет-Корт. У Беддингтон есть ключ от «Чемберс». Она знала, когда Олдридж засиживается допоздна. Знала также про кровь и где взять парик и насколько острый нож для разрезания бумаги. Но одна вещь очевидна: если они ушли раньше – вместе или по отдельности, – Труди Мэннинг никогда этого не признает.
Робинс молчал.
– Думаю, сейчас ты скажешь, что восхитительная мисс Беддингтон из тех женщин, которые не способны совершить убийство, – съехидничала Кейт.
– Вовсе нет, – сказал Робинс. – Я собирался сказать, что она из тех женщин, ради которых совершают убийства.
Глава двадцать седьмая
Выдался еще один прекрасный осенний денек, и Дэлглиш наконец с чувством освобождения вырвался из лондонских щупалец. Как только по обеим сторонам дороги зазеленели поля, Дэлглиш свернул ближе к обочине и откинул верх автомобиля. Легкий ветерок при движении трепал волосы Дэлглиша и, казалось, прочищал не только его легкие. Небо было почти прозрачным, легкая дымка облаков туманом растворялась в чистой синеве. Часть вспаханных полей лежала голая, на других – пробивалась нежная поросль озимых. Дэлглиш все-таки последовал совету Пирса задержаться на некоторое время в Солсбери, несмотря на трудности с парковкой «Ягуара». Спустя час он снова был в пути, проехал Блэндфорд-Форум, затем свернул на юг, на узкие проселочные дороги и, минуя Уинтерборн-Кингстон и Бовингтон-Кэмп, направился в сторону Варема.
Неожиданно его охватило непреодолимое желание увидеть море. Свернув с основной дороги, он покатил к Лалворт-Коув. Подъехав к холму, он остановил машину у загона и взобрался на торфяник, где несколько овец при виде его неуклюже метнулись в сторону. Несколько скал выступили из земли на поверхность. У одной он сел, привалившись к камню, и окинул взглядом широкую панораму – холмы, зеленые поля, рощицы – и дальше необозримая синяя гладь Ла-Манша. Он съел захваченный из дома завтрак – французскую булку, сыр и паштет. Открутив крышку термоса с кофе, он нисколько не пожалел об отсутствии вина. Для состояния полного блаженства ничего больше не требовалось. Дэлглиш чувствовал, как в его жилах пульсирует само счастье, почти пугающее чувственной, захватывающей дух радостью, которая так редко посещает тебя, когда юность прошла. После еды он посидел еще минут десять, не двигаясь, потом встал, готовый продолжать путь. Он получил то, что ему было необходимо. Теперь еще несколько миль до Варема – и он у цели.
