– Вы знаете, что вам оставлено наследство? Восемь тысяч фунтов, – сказал Дэлглиш.
– Адвокат звонил мне. Я этого не ожидал. Не знаю, то ли это награда за женитьбу на ней, то ли обида за мой уход. Она была рада, когда наш брак закончился, но предпочла бы уйти первой. – Люк немного помолчал, потом сказал: – Сначала мы хотели отказаться от этих денег. Ведь, полагаю, отказаться можно?
– Это создаст некоторые затруднения душеприказчикам, но, если вы так щепетильны, можете потратить деньги не на себя.
– Вот и Анна так говорит, но, думаю, мы в конце концов возьмем их. Сначала нас обуревают высокие мысли, но по зрелом размышлении все меняется. Анне нужна новая печь для обжига и сушки.
Несколько минут они шли молча, потом Люк спросил:
– Насколько все это затронет мою жену? Хотелось бы избавить ее от волнений – особенно сейчас, когда она ждет ребенка.
– Надеюсь, никаких волнений не будет. Скорее всего просто возьмем свидетельские показания.
– Значит, приедете еще раз?
– Не обязательно я. Возможно, приедут два моих сотрудника.
Поднявшись на вершину холма, мужчины остановились, глядя вниз на пеструю мозаику сельской местности. Интересно, подумал Дэлглиш, следит ли за ними из окна Анна. И тут Камминз ответил на вопрос, который Дэлглиш не решился задать:
– Я рад, что покончил с учительством, по крайней мере в Лондоне, рад, что избавился от школьного шума, буйства, служебных отношений и постоянной борьбы за соблюдение порядка. У меня никогда это не получалось. Здесь я иногда замещаю учителей, но в деревне все иначе. А в основном занимаюсь садом и счетами студии. – Он замолчал, а потом тихо произнес: – Я даже не подозревал, что можно быть таким счаст-ливым.
Они спускались вниз, но на этот раз в их молчании ощущалось дружеское единение. Ближе к студии стало слышно жужжание гончарного круга. Анна Камминз согнулась над очередным горшком. Глина вертелась, вздымалась и изгибалась под ее руками, потом ее пальцы нежно прикоснулись к горлышку будущего горшка, и вдруг неожиданно Анна, передумав, свела руки вместе, и глина, словно живая, дернулась и осела липким куском, а колесо остановилось. Взглянув на мужа, Анна рассмеялась:
– Дорогой, у тебя рот испачкан. Весь в ало-красных разводах. Ты похож на Дракулу.
Вскоре Дэлглиш откланялся. Муж, жена и ребенок между ними стояли и серьезно, без тени улыбки смотрели, как он отъезжает. Дэлглиш понимал, что они рады его отъезду. Оглянувшись, он увидел, как они возвращаются в студию, и его пронзило печальное, с примесью жалости чувство. Эта безмятежная студия, горшки такие мирные и семейные на вид, жалкая претензия на самодостаточность, представленная садом и курятником, – разве они не символизируют бегство от жизни, покой такой же иллюзорный, как горделивый порядок парков восемнадцатого века в Темпле, такой же призрачный, как вечные человеческие поиски добра и гармонии?
У Дэлглиша не было желания лавировать меж соседних деревень, и, выбравшись поскорее на шоссе, он погнал на большой скорости. Его радость от красоты дня сменилась неудовлетворенностью – частично это было связано с Камминзами, но в основном с собой, и непонимание источника этого чувства его раздражало. Если Анна Камминз говорила правду, а он думал, что так и есть, тогда, напротив, есть повод порадоваться. Следствие значительно продвинулось. Теперь можно уверенно назвать время смерти – между 7.45, когда в «Чемберс» звонила миссис Бакли, и 8.15, когда Венис Олдридж не вышла к Вратам Судей в Деверо-Корт.
Кое-что из показаний миссис Камминз можно проверить. Перед отъездом Дэлглиш записал фамилию и адрес подруги, владевшей квартирой у вокзала Ватерлоо, а также фамилию соседа, однако Люк Камминз не мог доказать, что все время находился дома. Никто из клиентов в этот вечер не приезжал. Существовал еще рыжеволосый мужчина, входивший в Темпл и выходивший из него, которого в тот вечер видела Анна Камминз. Если она опознает Костелло, Дэлглишу будет интересно выслушать его объяснения.
Одна вещь не давала покоя Дэлглишу: ни Люк Камминз, ни его жена не поинтересовались, как далеко полиция продвинулась в своем расследовании, и не проявили любопытства к предполагаемой личности убийцы. Может быть, они сознательно отстранялись от прошлых несчастий и теперешнего насилия – от всего, что угрожает их маленькому, уютному мирку? Или просто незачем спрашивать о том, что они и так знают?
Через час езды Дэлглиш припарковался на придорожной площадке и позвонил в следственный отдел. Кейт не было, но с Пирсом он поговорил, и они обменялись новостями.
– Если миссис Камминз видела, как Костелло вошел в Темпл через ворота со стороны Деверо-Корт и через минуту вышел, это снимает с него подозрения, – сказал Пирс. – У него не хватило бы времени даже дойти до номера 8 – не то что убить Олдридж. А если он убил ее раньше, то был бы дураком, если бы вернулся на место преступления. Вы, наверное, собираетесь привезти миссис Камминз в Лондон, сэр, для официального опознания?
– Не сейчас. Сначала я хочу поговорить с Костелло и увидеть Лэнгтона. Странно, он даже не упомянул, что присутствовал на репетиции. А что рассказали его помощники по хозяйству?
– Мы поговорили с ними, сэр, в антикварном магазине, которым они владеют. Оба говорят, что в среду мистер Лэнгтон пришел позже обычного, но не помнят, насколько позже. Это утверждение – само по себе нелепость. Они готовят ему ужин, так что должны знать до минуты время его возвращения. Но он не укладывается в рамки подозреваемого, не правда ли?
– Действительно, не укладывается. Лэнгтона что-то волнует, но, думаю, это личное, и если есть у него грех на совести, то это не убийство Венис Олдридж. Кстати, ты встречался с Брайаном Картрайтом?
– Да, сэр. Он согласился уделить нам пять минут своего драгоценного времени после ленча в клубе. Боюсь, нам здесь ничего не светит. По его словам, после судебного процесса в Олд-Бейли ничего не произошло, и мисс Олдридж выглядела как обычно.
– Ты ему веришь?
– Не так чтобы очень. Есть чувство, что он что-то скрывает, но, возможно, у меня предвзятое мнение. Он мне не понравился. Любезничал с Кейт, а со мной держался высокомерно. С самого начала разговора сложилось ощущение, что он взвешивает: стоит ему откровенничать с полицией или разумнее вообще не ввязываться в это дело. Победила предусмотрительность. Не думаю, что удастся вытянуть из него информацию. Но если это важно, можно попытаться нажать.
– Это не срочно, – сказал Дэлглиш. – Ваша беседа с мисс Элкингтон очень занимательная. Ты правильно поступил, что послал в Герефорд двух офицеров полиции. Дай мне знать, когда они представят отчет. А как там насчет алиби Дрисдейла Лода?
– Пока представляется твердым. Мы навели справки в театре. Представление началось в семь тридцать, антракт был в восемь пятьдесят. В коллегию он не мог попасть раньше девяти. Фойе никогда не остается без присмотра, а кассир и швейцар уверены, что никто не покидал театр до антракта. Полагаю, сэр, такое алиби надежно.
