– При условии, что он был в театре. Он помнит, где сидел?
– В конце пятого ряда партера. Я видел план продаж на среду, в том конце было продано только одно место, но кассирша не помнит, кому оно было продано – мужчине или женщине. Можно показать ей фотографию Лода, но не знаю, будет ли толк. Странно, однако, пойти в театр одному.
– Вряд ли есть повод арестовать человека за то, что ему пришла в голову прихоть побыть одному. А как с алиби Дезмонда Ульрика?
– Мы были в «Рулз», сэр. В 8.15 он точно там был. Заранее столик не заказывал, но он там постоянный клиент, и ему за пять минут нашли столик. Он сдал на хранение пальто и экземпляр «Стандарт», но портфеля при нем не было. Швейцар в этом уверен. Он хорошо знает Ульрика, и они некоторое время даже болтали, пока тот ждал места.
– Хорошо, Пирс. Через пару часов увидимся.
– Есть еще одна вещь. Странного вида плюгавый мужчина приходил час назад и спрашивал вас. Он знал Олдридж еще девочкой, когда работал учителем в частной школе ее отца. К груди он прижимал большой плоский пакет, как ребенок, который боится, что у него отнимут подарок. Со мной и с Кейт он отказался разговаривать – хочет иметь дело только с вами. В понедельник утром у вас встреча с комиссаром полиции в министерстве внутренних дел, днем – назначено дознание. Я понимаю, что это формальность – мы потребуем отсрочки, но я не знал точно, захотите вы там быть или нет. Поэтому я попросил его прийти в понедельник в шесть. Может быть, это пустая трата времени, но я подумал: вдруг вы захотите его увидеть. Его фамилия – Фроггет. Эдмунд Фроггет.
Глава двадцать восьмая
Все дни с момента убийства группа Дэлглиша работала по шестнадцать часов в сутки, но в субботу, когда большинство подозреваемых покинуло Лондон на уикенд, свободного времени прибавилось. Воскресенье Дэлглиш, Кейт и Пирс сделали себе днем отдыха. Никто не посвящал остальных, как собирается его провести. Словно каждый хотел отдохнуть и друг от друга. Но с наступлением понедельника покой был нарушен. После утренних совещаний в первой половине дня состоялась пресс-конференция, на которую Дэлглиш скрепя сердце пошел, посчитав, что несправедливо пропускать свою очередь. Убийство в самом центре судебного института и широкая известность жертвы придавали особую пикантность преступлению, и пресса проявляла к нему повышенный интерес. Но к удивлению и радости Дэлглиша, в прессу не просочились некоторые детали, вроде парика и пакета с кровью. Полицейские власти ограничились сообщением о том, что жертву закололи кинжалом и убийцу непременно найдут. Более подробная информация могла на этом этапе только повредить следствию, но было обещано сообщать новости по мере поступления.
Формальности, связанные с отсрочкой дознания, закончились ближе к концу дня, и Дэлглиш на время забыл о шестичасовом посетителе. Но точно в назначенное время Пирс привел Эдмунда Фроггета – только не в комнату для посетителей, а в кабинет Дэлглиша, где тот в это время находился.
Фроггет сел на предложенный Дэлглишем стул, бережно положил на стол большую, плоскую папку, перевязанную бечевкой, снял шерстяные перчатки, положил их рядом с папкой и стал разматывать длинный, вязаный шарф. Его нежные, как у девушки, руки были белые и очень чистые. Этого невзрачного низкорослого мужчину нельзя было назвать уродливым или вызывающим отвращение – возможно, из-за спокойного достоинства человека, не ожидающего многого от этого мира, и чье кроткое поведение не имело в себе ничего от подобострастия. На нем было тяжелое пальто из грубого твида, хорошего кроя и, по-видимому, изначально дорогое, однако великоватое для его худого тела. Туфли, видневшиеся из-под края тщательно отутюженных габардиновых брюк, были начищены до блеска. Сверхтяжелое пальто, тонкие брюки и светлые летние носки никак друг с другом не сочетались, будто он собрал их из того, что оставили другие. Аккуратно пристроив шарф на спинку стула, Фроггет перевел внимание на Дэлглиша.
Из-под очков на офицера смотрели умные, про-ницательные глаза. Потом Фроггет заговорил, и его голос – высокий, с заиканием – был из тех, которые невозможно слушать долго. Он не принес никаких извинений за свой визит, очевидно, считая, что его настойчивое желание видеть именно старшего офицера вполне обоснованно.
– Как вам, наверное, сказали, коммандер, я приходил по поводу убийства мисс Венис Олдридж, королевского адвоката. Я объясню мой интерес к этому делу, но, полагаю, сначала должен назвать себя и дать адрес, – начал Фроггет.
– Благодарю вас, – сказал Дэлглиш. – Это об-легчит дело.
От него явно ждали, что он сразу запишет эту инфор-мацию. Дэлглиш так и сделал, причем посетитель так и норовил изловчиться, чтобы увидеть написанное, словно сомневался в способности Дэлглиша правильно воспроизвести его слова: «Эдмунд Альберт Фроггет, 14, Мелроуз-Корт, Мелроуз-роуд, Гудмейз, Эссекс».
Фамилия до смешного соответствовала его длинному рту с опущенными уголками губ, выпученным глазам. Несомненно, в детстве он много страдал от жестокости сверстников и нарастил своеобразный защитный панцирь из самомнения и даже некоторой помпезности. А как еще отверженный этого мира может выжить? И если дело на то пошло, подумал Дэлглиш, как вообще кто-то может? Никто без маски не выдержит шипов жизни.
– У вас есть какая-нибудь информация о смерти мисс Олдридж? – спросил он.
– Не непосредственно о смерти, коммандер, но у меня много информации о ее жизни. А убийство с жизнью жертвы связано неразрывно – не мне вас учить. Убийство – это всегда завершение. И я подумал, что у меня есть обязательства и перед мисс Олдридж, и перед правосудием предоставить следствию информацию, которая в противном случае пройдет мимо вас или ее поиск займет много времени.
Учитывая медлительность Фроггета, получение информации и здесь не обещало быть быстрым, но Дэлглиш обладал терпением, которое порой изумляло подчиненных, если только он не имел дело с людьми надменными, некомпетентными или сознательно валявшими дурака. И сейчас он в очередной раз почувствовал знакомый прилив болезненной жалости, которая его мучила и которую он так и не научился обуздывать, однако он знал, что именно эта черта предохраняет его от упоения властью. Похоже, свидание обещало быть долгим, но он не мог грубо торопить посетителя.
– Пожалуйста, мистер Фроггет, расскажите с самого начала – какой информацией вы владеете и как ее получили?
– Понимаю, я не должен злоупотреблять вашим временем. Как я уже говорил, мое знакомство с мисс Олдридж началось, когда она еще была ребенком. Ее отец – возможно, это вам уже известно – был владельцем частной школы для мальчиков «Дейнсфорд» в Беркшире. Пять лет я был его заместителем, отвечал за преподавание английского и истории в старших классах. Предполагалось, что со временем я возглавлю школу, но ситуация в корне изменилась. Всю жизнь я интересовался правоведением, особенно уголовным правом, но, к сожалению, не обладал ни физическими, ни вокальными данными, которые способствуют успеху адвоката-криминалиста. Однако изучение криминального права стало главной страстью моей жизни, и я часто обсуждал судебные процессы, представлявшие юридический и человеческий интерес, с Венис. Наши занятия начались, когда ей было четырнадцать. Уже тогда она демонстрировала поразительные способности к анализу свидетельских показаний и улавливала саму основу процесса. После ужина мы вели с ней интересные споры в гостиной ее родителей. Те следили за нашим разговором, но сами в нем почти не участвовали. Венис же проявляла в дискуссиях замечательное воображение и неподдельный энтузиазм. Конечно, мне приходилось быть осторожным: например, не все детали процесса Рауза можно знать девушке. Но никогда я не встречал такого острого аналитического ума в столь юном создании. Думаю, без ложной скромности, мистер Дэлглиш, можно говорить, что именно я взрастил в ней задатки адвоката-криминалиста.
