В мастерской собралось несколько монахов в измазанных красками передниках, с интересом разглядывали иконы. Насчет нескольких, потертых и поцарапанных, я сразу договорился о реставрации и заплатил за работу. А вот две иконы, что вызвали у меня интерес, монахи долго крутили, переговаривались, затем старший сказал:
– Вот эта икона работы Дионисия. – Я мысленно ахнул. – А другая похожа на иконопись Андрея Рублева или его учеников.
Он начал перечислять признаки – краски, поворот головы и тому подобное. Состояние икон было хорошим, и я их забрал, бережно закутав в тряпицы каждую. Монахи уважительно со мной попрощались, перекрестились, старший напоследок сказал:
– Мало кто понимает толк в хороших иконах. Наверное, ты набожный человек, и Господь одарил тебя такими сокровищами.
Я перекрестился, поблагодарил монаха, сунул ему в руку несколько серебряных рублей.
– На краски для иконописцев, святой труд, богоугодный.
Приехав домой, повесил иконы в углу. На видном месте, такими иконами только в музеях любоваться. Хороший подарок сделал мурза, значительно дороже, чем деньги. В середине июня на возке приехал Абрам, сопровождаемый слугой. Как всегда, долго хлюпал отвислым носом, уселся в кресло, дал знак слуге. Тот вытащил из мешка и положил на стол несколько картин в рамках. Я подошел и стал разглядывать – да это же целое сокровище – Ян Ван Эйк, Рафаэль, Альбрехт Дюрер, Рубенс Питер Пауэл, Диего Веласкес. Всего пять картин, но какие. Любой музей в мое время зубами бы ухватился. Я с лупой стал осматривать подписи. Слава богу, писать подделки здесь еще не научились, художники подписывали свои произведения. Несмотря на легкий шок, я старался казаться безучастным, не выражать бурной радости.
Абрам забеспокоился:
– Что-то не так?
– Нет, нет, все так. И сколько стоит?
– Дорого, барин. Вот эта картина, – он указал на Дюрера, – десять талеров, Рафаэль – двадцать талеров, Веласкес – пять, Эйк – пять, Пауэл – пять, разумеется, золотых талеров.
Я молча смотрел на картины – сорок пять талеров, пусть даже и золотых, за бесценные сокровища?
Абрам воспринял мое молчание неправильно:
– Конечно, дороговато, но перевозка и поиски картин тоже стоят денег.
– Хорошо, хорошо, я беру, только у меня нет золотых талеров, могу дать золотые дукаты, цехины или луидоры.
Абрам заулыбался:
– Это не проблема, пересчитаем.
Мы быстро договорились, я отсчитал луидоры, и довольный сделкой Абрам уехал. На прощание мы договорились, что в следующую поездку его приказчиков он снова привезет картины.
– Тяжело было искать в первый раз, теперь мой приказчик – это мой племянник Мойша – уже знает, где и как найти, знает цены.
Для того, чтобы простимулировать Мойшу, я дал серебришка. Вдоволь полюбовавшись картинами, я повесил их на стене кабинета. То, что в мое время будет стоить десятки и сотни тысяч долларов, я купил за пригоршню золота. Я сидел и любовался картинами выдающихся мастеров. Правда, у меня было преимущество перед аборигенами – я знал, чье имя сохранится через века, а они нет.
Для сбережения состояния, которое теперь было значительным, я заказал кузнецам металлический ящик с двойными стенами, пространство между которыми засыпал песком. В подвале вдвоем с Сидором выкопали яму, ящик снаружи облили кипящей смолой для защиты от сырости и с трудом поместили в яму. Еле отдышались, работу делали вдвоем. Сидор своей беспорочной службой в течение многих лет доказал свою преданность и умение хранить тайны. Вдвоем так же сносили в подвал мешочки с золотом, серебро осталось в кабинете для каждодневных расходов. Настеньке я показал место зарытого ящика с наказом – беречь, тратить только в лихую годину, объяснил, сколь велика ценность картин, что их нельзя протирать мокрой тряпкой. Настя поглядела на картины:
– Красивые парсуны.
М-да, чувствуется отсутствие музеев и культурного воспитания. С большим интересом она смотрела на иконы – это было ей ближе и понятней. В средине августа приехал за очередной партией водки приказчик от Алтуфия, передал просьбу демидовскую – готовить корабль и людей, вывозить камни с изумрудного прииска. Долго готовить не пришлось. Только прикупить запасы продовольствия – мешки с крупами, солью, приправами. Мясо местные охотники поставляли на прииск исправно. Отплытие я назначил на конец августа, как раз успеем обернуться до ледостава. В хлопотах настал день вояжа. Как всегда, попрощался с домашними, Сидор был готов к путешествию, он сопровождал меня. Погода способствовала, были теплые летние деньки. Кораблик, подгоняемый течением и ветром, быстро скользил по реке. Усевшись на палубе, я наблюдал за берегами. Крестьяне готовились к уборке урожая, кое-где поля уже были убраны. Быстро сплавились до Нижнего, Алтуфий встретил, как родного, мы обнялись, уселись за стол. Разговорились про дела. Алтуфий слышал, что я ездил в Швецию, лечить короля, стал расспрашивать о местных порядках. К сожалению, ничем помочь я ему не мог – цен на местные товары не знал. Случайно он обмолвился – а куда я вложил деньги?
– Иконы старинные да картины иноземных художников покупаю, – сказал я.
– Парсуны? – изумился Алтуфий. – А зачем?
– Со временем ценность большую приобретут, хорошее вложение денег.
Демидов задумался:
– Пока картины вдвое в цене вырастут, я пять раз товар перепродам, деньги сам-десят верну.
В этот вечер к вопросу о картинах не возвращались, говорили о делах прииска – что еще сделать надо, да и медный прииск пора разворачивать. Купец готовил свой корабль, подыскивал людей, по весне всерьез собирался заняться промышленным производством. Предложил на паях вложить деньги, прибыль – пополам. Я обещал подумать. На следующий день, когда уже прощались, купец неожиданно спросил, а каких художников я покупаю, знаю ли их имена? Я назвал из числа мне известных. Сложив губы трубочкой, Алтуфий старательно записал на бумаге. Видно, все-таки зацепилась у него где-то мысль о картинах. Отплыли часов в девять, дул хороший ветер, и кораблик час за часом быстро спускался вниз по Волге. На ночевку остановились у пологого правого берега, развели костер, сварили ушицы, знатно поужинали и улеглись спать кто где. Часть на корабле, часть команды на берегу некоторое время травили байки, спели несколько песен и наконец угомонились. Я лег на палубе кораблика, долго слушал песни команды, смотрел в ночное звездное небо. Вон Большая Медведица, Полярная звезда, еще угадал несколько известных созвездий. Потихоньку сморил сон. В середине ночи проснулся от шума драки, лязга железа. Пистолеты были за поясом, как всегда, в походах, я вскочил. В свете догорающего костра увидел чужих людей, дерущихся с матросами команды. Я вскричал:
– Тревога, нападение! Сидор, за мной!
И бросился по сходням на берег. Недалеко от берега наткнулся на чужого мужика, пытавшегося пырнуть ножом рулевого. С ходу всадил ему пулю в брюхо и рванул вперед. За мной уже бежал Сидор с саблей в руке. Вот двое чужаков с дубинами теснят одного из канониров, кажется, Артемия. Я выстрелил из второго пистолета в грудь разбойника, а Сидор ловко полоснул другого разбойника саблей поперек живота. В это время сзади раздалось какое-то кхеканье, и от сильного удара по голове я лишился чувств. Пришел в себя с сильной головной болью, чуть приоткрыл глаза и тут же зажмурил от рези. Солнце уже стояло высоко. В висках сильно стучало, тошнило. Все симптомы сотрясения мозга, правда, я хорошо помнил события текущей ночи. Интересно, чем окончилась схватка, где Сидор, что с кораблем? Я медленно разлепил веки. Надо мной был ровный, белый потолок.
