За столом напротив Вальтер, прищурившись, смотрел на Гаррета. Он двигал губами, словно принимал участие в разговоре. Гаррет повернулся в кресле на сто восемьдесят градусов, чтобы не видеть лица Вальтера.
– Я знаю, сэр. Но следует помнить, что... – тихо сказал Гаррет. Он вздохнул, когда от визгливого голоса начальника из Медфорда у него заложило ухо.
– Да, я знаю. Я знаю, сэр.
И снова огорченный вздох.
– У нас совсем маленький участок, – в конце концов удалось ему сказать. – Всего шесть человек. Мы не располагаем необходимым оборудованием, сэр. Я первый это признаю. И внимание всей нации – все телекамеры, все репортеры...
Голос его затих. И надо же такому случиться, чтобы четвертая жертва оказалась сыном большой шишки с телевидения! Репортеры и камеры чуть ли не с ликованием заполонили Фривуд. Они покрыли город, как муравьи корку хлеба. Рыщут по всему студенческому городку, ходят, куда хотят, говорят, с кем хотят. Говорят все разом. Говорят, говорят и говорят. Поправят волосы и опять говорят. Женщина из программы новостей даже предлагала Гаррету десять тысяч долларов, если он расскажет перед камерой какие-нибудь ужасные подробности.
Он наотрез отказался. Может быть, даже слишком резко. Позже Энджел строила предположения по поводу того, что они могли бы сделать с десятью тысячами долларов. По ее мнению, нет ничего неэтичного в том, чтобы рассказать подробности, которые все и так знают.
Но все вовсе не знают всех подробностей.
Дело в том, что репортерам не рассказывали о том, насколько ужасными и бесчеловечными были эти убийства.
Бесчеловечные. Гаррет подумал, что это удачное слово.
Бесчеловечные. Об отпечатках никому не рассказывали. Не рассказывали о странных завитках и складках, которые не соответствовали отпечаткам человеческих рук. Подобных отпечатков никто никогда не видел. Пытаясь подобрать образцы, соответствующие этим отпечаткам, компьютер чуть не запорол жесткий диск.
Разумеется, Гаррета и его сотрудников обвинили в полной некомпетентности, в неумении снимать отпечатки. Им заявили, что у них квалификация на уровне середины прошлого века.
Конечно, Гаррет знал, что телерепортеры дорого бы дали за то, чтобы послушать об этих отпечатках. И о телах, разорванных на части. Разорванных на мелкие кусочки и разбросанных, как продукты, выпавшие из порванного бумажного пакета.
И уж конечно, они бы с ума сошли, если бы узнали, что есть показания очевидца. Если бы узнали историю, рассказанную пареньком, который видел, как убийца бежал с места преступления в костюме монстра.
Сколько бы они заплатили за подобный рассказ?
Гаррет сказал Энджел, что продай он телевидению эту историю, получи он за это хоть цент, он не смог бы спать по ночам.
Но он и так уже не может спать по ночам.
Так что какая разница?
– Хорошо, сэр. Я понял. Хорошо, – сказал Гаррет в трубку ровным голосом.
Абсолютно никаких эмоций. Он положил трубку.
– Что там такое? – спросил Вальтер, наклоняясь вперед, так что под ним заскрипел стул.
Звук показался Гаррету очень громким. В эти дни все звуки казались ему преувеличенно громкими. Он потер виски.
– Нас отстранили. Это не удивительно.
Но Вальтер очень удивился.
– Нас отстранили от расследования убийств?
Гаррет мрачно кивнул.
– Шеф сказал не совсем так. Просто ФБР собирается расследовать это дело вместе с нами. Они собираются принять от нас мяч и вести свою игру.
Почему он вдруг сравнил это дело с игрой в мяч? Может, он был больше расстроен таким поворотом дела, чем хотел признаться даже самому себе? И отсюда подобные ассоциации?
Дайте мне передохнуть! Я полицейский или психотерапевт?
А может быть, и то, и другое?
– Но... Но... – забормотал Вальтер, хватаясь за серый металлический стол своими пухлыми розовыми лапами. – Мы же сделали всю работу!
Гаррет нахмурился.
– Не так уж много мы сделали. Мы главным образом смотрели на трупы и на фотографии трупов.
Вальтер потер подбородок.
– Ты просто расстроен из-за этих телерепортеров.
– Ты чертовски прав! – прорычал Гаррет и швырнул через комнату карандаш.
Карандаш ударился о стену и отскочил на пол.
Вальтер был настолько шокирован, что даже рот раскрыл. Чтобы детектив Монтгомери настолько вышел из себя? Никогда такого не было!
– Четыре убийства, – забормотал он, качая круглой головой. – Четыре убийства и мы не смогли...
– Я не уверен, что это именно четыре убийства, – пробормотал Гаррет, все еще потирая виски.
Голова у него не болит. Просто сильно стучит в висках и он никак не может от этого избавиться.
– Что? – посмотрел на него Вальтер.
– Возможно, это три похожих убийства и одно непохожее, – тихо ответил Гаррет.
Он пытался сосредоточиться и подумать. Его самого удивило, зачем это он поделился своей теорией с Вальтером.
– Я не понял, – признался Вальтер.
Гаррет не в первый раз слышал от него подобное заявление.
– У нас ведь четыре тела, разорванных на куски, шеф. Посчитай. Одно. Два. Три. Четыре, – он пересчитал на пальцах.
– У нас три тела, разорванных на куски, – поправил его Гаррет. – И одно тело, разрубленное на куски.
Вальтер долго думал над тем, что сказал шеф.
– Ты имеешь в виду...
– Я имею в виду, что мы не можем быть уверены в том, что четвертое убийство можно отнести к первым трем. На этого молодого человека – Чипа Уитни – напали с ножом. Да, он был зарезан и изуродован. Но все же разрезан – не разорван.
– Ты хочешь сказать, что в городе два убийцы?
– Вальтер стал еще бледнее, чем обычно.
Гаррет встал и прошел через комнату, чтобы поднять карандаш.
– Я не знаю. Я знаю только, что в первых трех убийствах не было никаких указаний на какое бы то ни было оружие. Эти трупы были сплошным кошмаром. Меня тошнит каждый раз, когда я просто думаю о них. А я думаю о них все время.
Он наклонился и поднял карандаш.
– Труп Уитни тоже был в жутком состоянии. Но ребята из лаборатории определили, что орудием убийства был четырехдюймовый нож. Это отличает четвертое убийство от первых трех.
Рот Вальтера медленно открылся. Широко открытыми глазами он уставился на Гаррета.
– Двое убийц у нас, во Фривуде? Двое убийц?
Глава 39
– Я... Я все время думаю, что это моя вина, – запинаясь проговорила Сара.
