И Мигель побежал…
…Стоя под магнолией, Алехандро и Родриго поочерёдно перерезали горло трём девушкам – последним узницам скотобойни на Баррио де Чино, потерявшим в заточении остатки разума и человеческого облика. Кровь ручейками устремилась к корням дерева. Убийцы проигнорировали последние вздохи жертв, увлёкшись ритуалом. Зачерпнув вязкой жидкости, Художник с Подмастерьем обмазали татуировки на своих телах и с головой погрузили в кровь фигурку идола из тёмного камня. Они сделали, как надо. Они объяснили ему, чего ждут. Он придёт именно сюда. Раскачиваясь, оба завели песню – ту, что пел Атауальпа перед заключением договора с демонами Уку Пача… вскарабкавшись вскоре после этого на трон, залитый кровью брата. Они пели о своей покорности. Молили об исполнении их просьбы. Обещали быть вечными рабами и никогда не остаться в долгу. Закончив, оба распростёрлись у корней, погрузив лица в горячую жижу, – и от души глотнули. Замерев, приятели лежали так долго, наверное около получаса, – смиренно ожидая результата.
Ничего.
Подмастерье первым приподнялся на колени. С ненавистью стёр с лица кровавую грязь.
– И это всё? – с плохо скрытой издёвкой спросил он Художника. – Ну, ты большой молодец. Теперь у меня мало сомнений, кто тайком закопал горшок с золотом на моём огороде. Мы потратили кучу времени. Нас ищет вся полиция столицы. Перерезали толпу баб. И каков итог, амиго? Наша награда состоит из тридцати минут грязевых ванн?
Художник встал и равнодушно пожал плечами. Он старался скрыть разочарование.
– Возможно, мы сделали что-то не так. Я предупреждал тебя, Родриго, это чересчур сложная процедура. Вот только не надо сейчас жаловаться. По крайней мере, мы славно повеселились. Ты хотел всю жизнь водить автомобиль в полицейском департаменте? О, понимаю, это работа твоей жизни: напялил на себя штаны, куртку и фуражку, скрипишь, как кожаный диван, все девчонки в трущобах без ума. Однако, задумайся: по сути своего бытия, ты такой же извозчик, как и остальные. Разве что нет ни овса, ни лошади.
Глаза Родриго вспыхнули злобой, правая рука непроизвольно сжалась в кулак…
Чёрно-красные небеса в последней агонии перед рассветом разорвало молнией, послышались раскаты грома. Он грохотал, не переставая, буквально каждые несколько секунд, страшно и громко, – но с туч не упало ни единой капли дождя. Земля содрогнулась, десятки трещин выпустили вверх столбы пара, подземелья исторгли утробный жуткий рёв, переходящий в жалобный стон. Магнолия лопнула пополам – Художник с Подмастерьем разинули рты, увидев внутри ствола дерева человеческие лица: глаза скульптур источали кровь. Подмастерье в ужасе поднял ко лбу руку, шепча молитву. Хижины мёртвых индейцев заискрили, вспыхнули факелами, – десять столбов огня одновременно поднялись вокруг убийц. Откуда-то из-под самых корней сочащейся кровью магнолии начал надуваться красный пузырь. Точнее, это был не совсем пузырь, скорее сгусток алой плазмы, – он увеличивался в размерах с пугающей скоростью. Вот появились очертания пальцев с длинными ногтями (с них капали ярко-красные капли), на плоском лице прорезался безгубый рот, шевельнулись остроконечные уши. Существо привстало на задние лапы, повело горбом на спине. Открылся один глаз, затем другой, залив пространство мертвенно-бледным светом. У Алехандро затряслись губы, он залился истерическим смехом. Родриго смотрел на монстра в упор, не отрываясь.
– Закройте глаза.
Существо произнесло это мягким, но в то же время повелительным, не допускающим возражений тоном. Художник и Подмастерье беспрекословно подчинились. Они стояли, ничего не видя, слушая раскаты грома, треск пламени на крышах хижин и утробные стоны подземелья Уку Пача, рождающего на поверхность своё уродливое дитя. Их души заполнял восторг, и уж особенно душу Художника, чьё сердце танцевало. Они не знали, сколько простояли так, пока тот же самый голос не приказал:
– Пожалуйста. Теперь вы можете смотреть на меня.
Художник открыл глаза и остолбенел. Прямо перед ними на земле сидел человек в средневековом камзоле и сапогах-ботфортах, лет под пятьдесят, высокого роста, крепко сложенный, мускулистый. На лице выделялись горбатый нос и подстриженная бородка. Родриго, судя по его молчанию и загадочным горловым звукам, находился в смятении.
– Вы звали меня? – дружелюбно спросил человек. – Я к вашим услугам.
Первым пришёл в себя Художник.
– Высокочтимый сеньор Тень, – сказал он на кечуа, отвесив поклон до самой земли. – Спасибо, что приняли наши жертвы и явились к нам, удостоив небывалой честью.
Тень пренебрежительно махнул рукой:
– Если вам угодно, в вежливость мы поиграем потом. Чего именно вы хотите?
– Мы желаем обрести любовь, сеньор, – отозвался с другой стороны Подмастерье.
– Женщина? – Лоб Тени прорезала морщина. – Что ж, это совсем несложно. Но почему?.. Такая мелочь и столь сложное жертвоприношение. Любой из нерождённых…
Художник тонко улыбнулся:
– Дело в том, что наша просьба, дорогой сеньор Тень, весьма необычна. Именно поэтому мы осмелились обратиться к вам! Никто, кроме вас, не в силах помочь в вопросе бесподобной и горячей любви, ввиду особенности предмета нашей страсти. Впрочем, мне проще будет показать вам, нежели объяснить на словах. Вы позволите, сеньор?
Тень кивнул, на его лице отпечаталось любопытство. Алехандро сделал знак Родриго, оба отошли в сторону – туда, где рядом со сложенной простынёй лежал старый кинопроектор.
Часть третья
Cine Commerciale
Смотри сюда – закрывшись покрывалом,
Она бежит сквозь мрак по лесу ведьм.
Заметил кровь ты под её ногами?
Послушай вой волков – похожих на людей…
Theatres des Vampires, «Lady In Black»
Глава 1
Мёртвые гости
(ночь, заросли кукурузы, нечто такое странное)
…Экран наконец-то включается, – зрители с радостными возгласами подаются вперёд, сжимая подлокотники кресел. Слышно, как у парня в шестом ряду с мягким шорохом сыплется на пол из бумажного стакана попкорн. Все утомились смотреть рекламную паузу с «нарезками»-трейлерами будущих блокбастеров, откровенно скучают и ждут, когда же наконец начнётся кино. Сначала на экране ничего нет: просто прерывистое дыхание и шелест. Всхлипывание, шёпот, шебуршание ткани – кто-то, похоже, в отчаянии шарит по карманам. Чирканье, слабая искра. Загорается свет. Пламя зажигалки освещает трёх человек: юного блондина, мужчину лет тридцати и девушку с короткой стрижкой. За ними – только тьма, они встревожены, испуганно оглядываются по сторонам: камера фиксирует крупным планом их лица. Блондин поднимает зажигалку вверх – куда бы ни светил огонёк, зритель видит высокие стебли растений с широкими листьями. Это кукурузное поле. Оператор отдаляется, показывая всех троих в самой середине тёмного колышащегося массива. Из динамиков на стенах слышится всё, что и положено в таких случаях.
