* * *
Беременность пуще прежнего сблизила Екатерину с графом Понятовским, который постоянно говорил ей о своих нежных чувствах так, что казалось, будто он и дня без нее прожить не может. В то лето Понятовский жил в Петергофе, а Екатерина неподалеку от него – в Ораниенбауме. Однажды, в конце июня, Понятовский, два дня не видев Великой княгини, переодевшись для конспирации в портного, поехал к ней. Когда карета проезжала мимо опушки леса, Понятовский заметил там пьяного Петра с неизменной Елизаветой Воронцовой и всей его свитой. Карету остановили, спросили кучера, кого везет. Тот ответствовал, что везет портного. Елизавета Воронцова узнала Понятовского, но не выдала его. Коль скоро карета уехала, Воронцова, насмехаясь, прозрачно намекнула Великому князю, кто же на самом деле там сидел. Петр поначалу ничего не понял. Тогда Елизавета Романовна сказала прямо:
– Ты, небось, страдаешь от того, что мучаешь свою праведную жену, а она рога наставляет тебе – будь здоров!
– О чем ты, Романовна? – помотал головой Петр Федорович.
– Как о чем? Ты, хоть и пьян, но неужто не заметил, куда едет карета с портным? Я, между прочим, своими глазами внутри увидела вовсе не портного, а твоего друга Станислава Понятовского.
Петр пьяно повел глазами.
– Понятовский? – до него не сразу дошла суть разговора. Поняв же, в чем дело, он, выругавшись, подскочил с пня.
– Вот-вот! Ехал он не иначе, чем в Ораниенбаум, к твоей женушке. Зачем он может туда ехать в вечернее время?
– Не может быть! – не хотел верить Петр. – Там был портной!
– Ну, родной мой, хочешь – верь, хочешь – не верь.
– Не такая уж она смелая, под моим носом изменять мне, – бормотал пьяный Великий князь.
– Может, она мстит. Ведь и ты ей изменяешь.
– Лизанька, ну ты сама знаешь, кто я – и кто она. К тому же я давно подозреваю ее… И сына родила не от меня. Не мой сын, – капризным пьяным голосом стал жалиться Петр.
– Уж сынок зело на тебя похож, – такожде пьяно возразила фаворитка.
– Не хочу я от нее сына, вот ты бы, душечка, родила мне, – Петр притянул Романовну, поцеловал мокрым от вина ртом.
Елизавета охотно прильнула к нему всем своим дородным телом.
– Ты, Петенька, все-таки послал бы солдат выловить поляка в ее спальне, и, прошу тебя, не пей более…
Петру не хотелось верить в открытую измену жены, тем паче под самым его носом. Но, поддавшись на уговоры Воронцовой, через несколько часов он послал трех кавалеристов к павильону, где жила Екатерина Алексеевна. Понятовкого схватили как раз на выходе, когда он уже возвращался. Его притащили в покои Великого князя, где тот обвинил его в связи с Екатериной Алексеевной. Граф Понятовский все отрицал. Петр велел задержать его и отправить к Великому инквизитору, Александру Шувалову. Но и перед ним граф не растерялся, намекнув, что для чести русского двора дело сие надобно замять. Шувалов, согласившись, отвез польского посланника домой в Петергоф. На следующее утро граф Шувалов самолично, с заметным подобострастием, подробно поведал Великой княгине о случившемся. Поблагодарив его за новость и отказавшись от обвинений, Екатерина, недолго думая, пошла к мужу.
Он сидел перед зеркалом, поправляя пышный парик.
– С чем пожаловали? – спросил Петр, бросив на нее гневный взгляд. Лицо его после вчерашних возлияний было помятым, нездорового цвета.
– Пришла сказать вам правду.
Наследник криво ухмыльнулся.
– Правда от лживой жены? Ужели сие возможно?
– Правда в том, что граф Понятовский – мой любовник.
Петр, бросив заниматься париком (он у него тут же некрасиво съехал набок), схватился за поручни кресла, пытаясь подняться. Ухмылка так и застыла на губах Великого князя. Брови поползли вверх, увеличивая округлившиеся глаза. Не дав ему сказать и слова, Екатерина Алексеевна продолжила:
– Бог видит, вы сами делали все возможное, дабы обидеть меня как жену. У вас всегда были любовницы, а я ждала, когда вы образумитесь. Но дождаться я так и не могу уже более десяти лет. Что ж, разве я не человек, разве я не хочу любить и быть любимой? Али я уродина какая? Али на меня не смотрят кавалеры?
С каждым ее словом Петр все ниже склонял спину, будто пригвожденный.
– Понятовский появился в моей спальне после того, как вы приблизили к себе свою фаворит-султаншу Воронцову, – говорила Екатерина, все более распаляясь, – об чем знает весь Петербург. Отчего бы нет? Вам наплевать, как при том чувствует себя ваша законная жена. Теперь, вообразите, настала и моя очередь. Ведь не станете же вы трубить о польском посланнике на весь город? Ведь буде кто-нибудь узнает о произошедшем казусе, то наследник русского престола прослывет рогоносцем по всей Европе. Не так ли, Ваше Императорское Высочество?
Екатерина перевела дыхание и, хотя сердце колотилось, нарочито спокойно продолжила:
– Раз волей небес мы муж и жена, но совершенно безразличны друг другу, то нам стоит заключить договор. Предлагаю не разглашать наши побочные связи. Я, со своей стороны, обещаю переменить свое отношение к вашей Романовне на более любезное. Окромя того, согласна давать ей из своих средств ежегодную пенсию. Вы, я ведаю, расходуете на нее чрезмерно много, и денег вам постоянно не хватает. Вот мое предложение. Как вы на оное смотрите?
Екатерина Алексеевна стояла перед Великим князем с гордо поднятой головой.
Пораженный ее смелостью, Петр Федорович уже давно не сидел, а нервно шагал из угла в угол, с удивлением и даже некоторой оторопью поглядывая на свою разошедшуюся супругу. На ее вопрос токмо и сказал в замешательстве:
– Вот так анекдотец!
Пристально и недоверчиво посмотрев на свою супругу, он расхохотался:
– А что! Меня сие вполне устраивает, Madame de la Ressourse!
Петр Федорович согласился молчать и пошел на все ее условия. А что ему оставалось учинить? Убить ее?
Вернувшись в свои покои, тут же, через своего камердинера Василия Шкурина, Екатерина передала записку Станиславу-Августу с сообщением о происшедшем разговоре. В ней Великая княгиня советовала своему фавориту собрать все свое актерское мастерство и повиниться перед Великим князем. Как раз в самом конце июня в Петергофе устроили бал в честь именин наследника и Петра Великого. Понятовский, сговорившись там с Елизаветой Воронцовой, пришел в «Монплезир», где были апартаменты Великого князя и его жены, и во всем сознался. Каково же было его удивление, когда в ответ он услышал лишь смех:
– Ну, не большой ли ты дурак, что не открылся мне вовремя! Коли бы ты повинился, не произошла бы вся сия распря!
Понятовский согласно кивнул головой, подумав про себя, что после именин князь не в себе – скорее всего, как всегда, перебрал крепкого вина. Видно, так оно и было, понеже тут же Петр Федорович пошел в спальню своей жены, вытащил ее из кровати, – шел второй час ночи, – и привел ее в одной рубашке к Понятовскому и Воронцовой.
