Петр, с болезнью государыни почувствовав свободу, становился все более несдержанным. Он распоясался до того, что дело доходило до кулачной расправы с лицами из его свиты, даже с высокими сановниками и верными слугами. Позволял он себе оное публично, на глазах у всего двора. Князья Нарышкин, Мельгунов, Гудович и статс-секретарь Волков подвергались поочередно подобным оскорблениям. Екатерина же, напротив, являла собой воплощение доброты и обходительности. Придворные, соприкасавшиеся с ней, оставались в восторге от ее приветливости, ровности нрава и любезности. В противоположность грубости мужа, от коей ей самой постоянно приходилось страдать, Екатерина держала себя с достоинством, пробуждая в окружающих уважение. Она так умела держать себя, что ни у кого не возникало чувства жалости к ней от того, что муж ее ни во что не ставил. Более того, к самому концу года Екатерине удалось создать видимость нормальных отношений с Великим князем. Всем казалось, будто между августейшими супругами все в порядке. Улыбающаяся, со светящимися счастьем глазами (было от чего!), Великая княгиня стала появляться на ужинах Петра, где много пили и курили. Она мужественно переносила запах табака, тяжелое дыхание перепившихся голштинцев и их грубые шутки. Екатерина терпела. Ведь имелась причина: во что бы то ни стало скрыть от всех свое положение, в особенности – от Петра Федоровича. Надобно было, дабы он ежедневно видел ее – и не смог заметить резкой перемены в ее фигуре, как, вестимо, вышло бы, встреть он свою супругу спустя некоторое время.
Как всегда, во время беременности она хорошела не по дням, а по часам, и получала частые восхищенные комплименты.
Но что же ждало ее дальше, в будущем? Сего она сама не представляла себе ясно. Она знала, конечно, что тайная приверженность ее друзей должна будет когда-нибудь выйти на свет и что безумства мужа должны спровоцировать кризис – тогда она сможет начать действовать. И станет действовать, пожалуй, без всякого колебания – оное такожде она за собой знала. Но пока, как она и говорила княгине Дашковой, ей надобно было всецело положиться на Божье Провидение. Собственно говоря, ей ничего другого и не оставалось. Благодаря своему складу характера, Екатерина Алексеевна могла рассчитывать токмо на случай, который смог бы ей помочь. На ее взгляд, Орловы были именно тем самым случаем. Екатерине было нечего терять: и так, и эдак – ничего хорошего ее не ждало, поелику, вручая свою судьбу Орлову, Екатерина отдалась воле судьбы. Пусть та приведет Екатерину к ее цели. Впрочем, она была обязана достижению оной не одному токмо Орлову, а еще и своему безвольному мужу.
«Как странно все складывается, – отмечала она про себя. – Что касается меня – все идет мне навстречу, что касается Петра – все противу него же. Воистину: терпеливый победит сильного».
* * *
На сей раз беременность проходила не слишком гладко. Мучала изжога, и Екатерина избегала лишний раз поесть, хотя поправилась изрядно – аппетит был отменный. День прошел в тревоге за жизнь императрицы, с каждым днем все более угасавшей. Екатерина улеглась пораньше в надежде скорее заснуть, дабы отвлечься от своего голода и не думать обо всех беспокойствах. Она перешла на широкие одежды и старалась как можно реже принимать у себя гостей. К счастью, пока никто не догадывался о беременности – так она считала. Екатерина гладила живот, размышляя о своем Григории; даже в мыслях она произносила его имя с нежностью. Вдруг в дверь постучали. Дежурный офицер сообщил, что прибыла княгиня Дашкова и просит об аудиенции с Ея Высочеством. Екатерина, застигнутая врасплох, в первую минуту даже не знала, что и делать: то ли встать и надеть свои широкие одежды, то ли не принять Дашкову вовсе. Но, испугавшись, что, возможно, подруга ее хочет сообщить что-то важное и не терпящее отлагательств, Екатерина махнула рукой, приглашая сразу же войти. Закутанная в меха, Дашкова кинулась к кровати и с разбегу упала на колени. Заломив руки, вся дрожа, она было заговорила, но Екатерина жестом остановила ее, сказав:
– Ни слова, княгиня. Сначала сбросьте с себя шубу и забирайтесь ко мне под одеяло. Вам надо согреться – а то вы так дрожите, что навряд ли сможете связно говорить сейчас. К тому же, я совсем не желаю, дабы вы заболели.
– Но я уже болею, – печально пролепетали потрескавшиеся от мороза губы.
«О Господи», – подумала Екатерина и настояла все-таки на том, чтоб Дашкова залезла под одеяло.
Скинув шубу, Дашкова вмиг избавилась от верхней одежды и юркнула под одеяло. Екатерина успела подоткнуть под себя нижнее пуховое одеяло, дабы княгиня не могла слишком тесно к ней прильнуть и ненароком обнаружить ее беременность. Обняв гостью на мгновение, она сразу же отодвинулась, так как знала, что сейчас последуют бесконечные поцелуи княгини. Приподняв голову над подушкой, спросила нарочно весело:
– Что же привело вас, дитя мое, в сей неурочный час?
– Ах, Ваше Высочество, любимая моя наставница! Сегодня я получила столько неприятных новостей, которые могут повлиять на жизнь нашей любимой Отчизны, и на вашу жизнь в ней, что я решилась на сей опрометчивый шаг, надеюсь, вы поймете и простите меня.
Горящие глаза посетительницы окончательно обеспокоили и одновременно растрогали Екатерину. Она быстро обняла Дашкову.
– Я готова вас выслушать, милая княгиня.
– Драгоценная моему сердцу, дорогая моя Екатерина Алексеевна! Я думаю о вас денно и нощно! Меня страшит ваше будущее, понеже моя скверная сестрица и ваш, простите, странный супруг распространяют слухи, будто бы после смерти императрицы все изменится – политика внутренняя и внешняя, придворная жизнь. Что особливо печально, будущий император твердит, что отправит вас и вашего сыночка в монастырь, а сам женится на Лизавете.
Слезы брызнули из глаз Дашковой. Великая княгиня молча смотрела прямо перед собой, нахмурив брови. Не дождавшись реакции, молодая княгиня продолжала:
– Я здесь, у вас, Ваше Высочество, умоляю довериться мне, сказать, есть ли у вас какие-нибудь планы али намерения хоть каким-либо образом обезопасить себя и Павла? Ежели нет, то позвольте мне заняться вашим спасением. У меня есть друзья, коим не безразлична ваша судьба, как и судьба России. Токмо дайте знак и, поверьте, все обернется в вашу пользу, уж я постараюсь, клянусь вам!
Искренность маленькой княгини была явно неподдельной. Екатерине в ту минуту хотелось прижать ее к себе, довериться, сказать, что не так все плохо, что есть у нее люди, готовые поддержать, не дать в обиду, и среди них любимый ею Гришенька, но… но нет. Неможно поддаваться чувствам. Неможно впустить ее в круг людей, готовых отдать жизни за нее. Не следует забывать, что она сестра злосчастной Воронцовой. К тому же, ей нет и девятнадцати лет.
Обратив глаза к отважной подруге, Екатерина прервала ее:
– Катенька, помилуйте меня, дорогая! Ну как я могу что-то предпринять, когда кругом даже у стен есть уши? И не стоит верить досужим слухам… Поверьте, в последние дни отношения с супругом моим пошли на лад. Чаю, все изменится к лучшему. Бог милостив, он все направит в нужное русло. Единственное, чего хотелось бы мне – дабы ничто меня не скомпрометировало в глазах Великого князя, поелику в последнее время, когда императрица столь больна, я никуда почти не выхожу и не принимаю. Кроме того, вы ведь знаете: все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.
