Фаворитке его, Елизавете Романовне, хоть пришлось по душе публичное унижение соперницы, но все же было понятно, что обругать прилюдно законную супругу – перебор, и она ругала своего непутевого любовника. Однако в тот же вечер, как обычно пьяный и обозленный, император приказал князю Федору Барятинскому вечером арестовать жену. Барятинский в растерянности отправился выполнять приказ. На его счастье (и счастье императрицы), на пути ему встретился дядя венценосной четы, принц Георг Голштинский, кой, узнав о намерении Петра, бросился в его покои и на коленях вымолил отменить приказ на арест.
С того дня Екатерина стала еще внимательнее вслушиваться в предложения, поступавшие к ней со времени смерти императрицы Елизаветы. План братьев Орловых, людей решительных, служивших в гвардии, которая их обожала, казался Екатерине наиболее подходящим. Они планировали схватить императора в его комнате в Зимнем дворце и заключить, как Анну Леопольдовну, в Шлиссельбургскую крепость. К моменту неожиданного отъезда императора в Ораниенбаум, где он такожде ежедневно пьянствовал, план сей уже существовал около месяца.
Екатерина Алексеевна находилась в Петергофе. Заговорщики, собравшись, положили на случай предательства не ждать его возвращения, собрать гвардейцев и провозгласить Екатерину державной императрицей.
* * *
После шумной попойки в доме брата Ивана Орлова (сам хозяин отсутствовал), сунув руки в карманы расстегнутого камзола, взлохмаченный Григорий Орлов окинул всех сумрачным взглядом и спросил:
– Доколе будем терпеть выкрутасы отца отечества?
Петр Пассек ухмыльнулся.
– Не нашего ли любезнейшего императора ты имеешь в виду?
Алексей Орлов, оскалив зубы, мрачно подтвердил:
– Императора Петра, но не того, коего прозвали по праву Великим, а того, коего все кличут невеликим, а некоторые – просто дурачком.
– И правильно делают, – зло проговорил Григорий Орлов. – Токмо дурак может публично обозвать свою жену дурой.
– И за что он ее так? – поинтересовался Алехан, отставив опустошенный стакан и впившись злыми глазами в Григория. – Сказывают, у плохого мужа жена всегда дура.
Разъяренный Григорий ответил:
– Обругал ее дурой, понеже не встала, когда сей всероссийский батюшка поднял тост за императорскую фамилию, имея в виду родственников, сидящих с ней за одним столом.
– Ну и не встала, ну и что? – не понял Петр Пассек.
– Ему не понравилось, когда она заявила, мол, не встанет, понеже сама из императорской семьи.
Пожав недовольно плечами, в разговор вступил Федор Орлов:
– Сие ладно. Сие дела семейные. Другое дело – наши русские солдаты. Колико они будут выносить насмешки нашего царя?
Пассек настороженно спросил:
– Ты о чем?
Федор, возмущенный недогадливостью друга, ответил:
– Как о чем? Ведь он переодел всю армию во вражескую форму прусского образца, убрав форму Петра Великого. Се прямое оскорбление!
– Так ведь он наш император! Его воля, – вмешался самый младший из них, Владимир Орлов, прибывший на днях из деревни в гости к братьям.
– Какая еще воля? Помолчал бы, малец!
– А как же присяга царю? – не унимался брат, от волнения заливаясь румянцем.
– Как же при-ся-га? – передразнил его Григорий, раздраженно запустив пятерню в свои и без того разлохмаченные кудри.
– Как же верой и правдой не послужить? – сверкнув глазами, с издевкой переспросил Алексей. – Так разве ж он русский батюшка, когда не любит все русское и почитает все прусское? Пусть убирается в свою Голштинию!
– Нет ему прощения за одно то, что отдал пруссакам завоеванные русской кровью земли. Так он ценит нашу кровь? И Семеновский, и Измайловский, и Преображенский полки спрашивают – зачем им такой царь?
Григорий подмигнул Владимиру, коего от таких крамольных разговоров охватила оторопь, и объявил:
– А вместо него посадим на трон его жену. Она благоразумней, даром, что немка – зато Россию любит паче своей Пруссии.
Петр Пассек удивленно переводил взгляд с одного Орлова на другого.
– Вы что, братцы, серьезно так порешили? – спросил он, сглотнув подкативший к горлу комок.
– А у тебя есть предложение лучше? Кого вместо голштинца Петра предлагаешь поставить? Излагай!
Пассек покрутил головой, растерянно пожал плечами.
– Сохрани меня Боже! Ничего крамольного я не предлагаю.
– Крамольного! Где ж ты видишь крамолу? Знаю, что ты можешь предложить – терпеть подобные надругательства и дальше.
– Нет, отчего же? – беспокойно заерзал тот на стуле.
Григорий гнул свое:
– Тем временем он избавится от своей законной жены, кою уже принародно дурой обзывает, женится на Катьке Воронцовой. Она, говорят, уже брюхата от него.
– Интересно, кого родят два уродца? – нехорошо усмехнулся Алексей Орлов. При сем шрам на щеке его густо покраснел.
– Она брюхата? – подскочил на стуле Пассек. – Ну, сие уже слишком! Посмешище на весь мир!
– А я о чем толкую? – воскликнул Григорий. Поднявшись со своего места, он приобнял за плечи Пассека и стоявшего рядом Федора. – Решаемся, ребятушки, – сказал он заговорщическим тоном, пригнувшись и подавшись вперед так, что голова его нависла чуть ли не посередине стола. – Пора скинуть неудачного государя с престола, иначе пропала наша Россея-матушка на долгие лета!
Все переглянулись. Григорий остановил взгляд на младшем брате.
– А ты, юнец, – строго обратился он к совершенно огорошенному Владимиру, – не сиди с открытым ртом. Смотри: нигде не проболтайся. Скоро мы тебя отправим в Брюссель, аль еще куда – учиться.
Алексей подхватил Владимира под локоть и подошел к остальным. Обняв всех своими ручищами, предложил дрогнувшим голосом:
– Давайте поклянемся, что друг друга не предадим, и дело наше святое за-ради отечества родимого доведем до конца.
С секунду они смотрели друг на друга. Клятву за Алексеем повторили в один голос.
* * *
Наступил июнь. В июле Петр хотел уже вести военные действия в Дании. Императрица, как и многие другие, догадывалась: не токмо Дания стояла в планах нового императора. Главной целью Петра Федоровича было сломить строптивость гвардейских полков там, на полях битвы, оставив в то же самое время в столице хозяйничать войска своих голштинцев – сберегая им жизнь с целью потом сделать их своей личной охраной.
Елизавета Романовна, фаворитка императора, токмо получившая из рук государя ленту Святой Екатерины, беззаботно поигрывала веером и, сидя на канапе, рассматривала новую картину, подарок ее брата Семена, недавно получившего от государя новый чин. Петр Федорович находился в ее покоях. Вдруг вспомнив о чем-то, Елизавета отставила веер:
