Многие заговорщики были связаны друг с другом родством – Дашковы, Орловы, Барятинские и Репнины. Кроме военных, в заговор вовлекли директора Академии наук Григория Николаевича Теплова и всеми уважаемого архиепископа Новгородского и Великолуцкого Димитрия.
В то время как заговор зрел и набирал силу, Петр Федорович и в ус не дул, держался по-прежнему легкомысленно и безалаберно. Как говаривала про своего крестного отца княгиня Дашкова: «Поутру, у себя в Ораниенбауме, был первым капралом на вахтпараде, затем плотно обедал, выпивал хорошего бургундского вина, проводил вечер со своей фавориткой, любимым чернокожим мальчиком-прислужником Нарциссом, шутами и несколькими дамами».
Ничего не ведающий и ни о чем не подозревающий император не понимал, насколько обстановка накалилась. Пассек даже просил у Екатерины согласия на убийство Петра. Он и Баскаков хотели подстеречь его, вооружившись кинжалами, около домика Петра Великого в парке на правом берегу Невы, на Петровской набережной, где император любил вечерами прогуливаться с Елизаветой Воронцовой. Часто Петр оставался там ночевать с ней. Однажды ночью Дашкову разбудил ее взволнованный троюродный брат, князь генерал Петр Репнин, сообщивший, что был у императора, и при нем император Петр наградил Елизавету Воронцову орденом Святой Екатерины. До сих пор сим орденом награждались токмо особы императорской фамилии и иностранные принцессы, а поскольку Елизавета Воронцова иностранной принцессой не являлась, то напрашивалось предположение, что она вскоре займет место в императорской фамилии. Поелику князь Репнин немедля, боясь быстрого разворота событий, сообщил об оном своей кузине. Дашкова, не мешкая, собрала у себя Репниных, Разумовского, Панина, дабы обсудить последующие действия.
Все оные люди были готовы поддержать императрицу в любой момент. Но, как бывает в подобных случаях, решиться на такое отчаянное дело как переворот оказалось трудно. Екатерина боялась высоко взлететь, да низко упасть. Она, вестимо, знала, что тайные замыслы ее друзей должны прийти к желаемой цели – к свержению императора, подобного тому, кое привело цесаревну Елизавету Петровну к престолу. Она понимала и то, как оный шаг опасен, и каковые препятствия могут вдруг обнаружиться в самый важный момент. В противовес Григорию Орлову, Екатерина упрямо настаивала: надобно выждать подходящего момента. Григорий же, зная намерение Петра Федоровича расправиться с женой, стоял за арест его в спальне и заключение в Петропавловскую крепость. Екатерина Алексеевна ожидала, когда безумства мужа вызовут уже полное его неприятие и приведут к положению, когда у него не останется достойных сподвижников. Тогда она сможет начать действовать. Но пока Екатерина, как доверительно она делилась с княгиней Дашковой, всецело полагалась на Бога. Ей и не оставалось, впрочем, ничего другого. Однако императрица, еще ничем не решаясь руководить, все же имела намерение рано или поздно обратиться к тем, кто хотел спасти ее. Екатерина понимала, что сильна своей твердой волей, крепким запасом терпения и умением выждать нужного момента.
Император Петр Федорович уехал в Ораниенбаум повеселиться, приказав Екатерине Алексеевне с сыном оставаться в Петергофе. Петр выехал из Петербурга в Ораниенбаум еще за четыре дня до своих именин. За два дня до отъезда из столицы он дал ужин на пятьсот персон, после коего был устроен великолепный фейерверк – вновь в честь мира с Пруссией. На следующий день новые празднества и банкеты продолжались в Ораниенбауме в более интимном кругу. В своей летней резиденции Петр должон был оставаться недолго: вскоре он намеревался отправиться к армии в Померанию, откуда собирался произвести набег на датчан в ожидании более широкого поля битвы, куда бы его призвал его новый союзник, король Фридрих Второй, и где, вестимо, он смог бы прославить свое имя. Петр рассчитывал отбыть из России морем в конце июля. Флот не вполне был готов к плаванию. Болезни сильно сократили наличный состав матросов. Но сие Петра не смущало: он подписал указ о том, дабы больные матросы поскорее выздоровели. Такожде император Петр приказал корпусу Захара Чернышева, который совсем недавно брал Берлин, идти в Австрию и стать там под начало прусского командования для совместной борьбы против австрийцев – вчерашних союзников России. Многие офицеры возмущались подобным положением дел, тем паче, что весь сыр-бор происходил из нелепого желания их императора воевать за кусок болота, крохотный клочок приграничной территории с Шлезвигом.
Воинственные замыслы Петра тревожили тех немногих друзей, коих он имел. На самом деле было совершенно неблагоразумным с его стороны покидать столицу и страну, не успев еще укрепить свой престол и даже короноваться. Фридрих особенно настаивал на последнем, понеже в такой стране, как Россия, коронация имела огромное значение. Но Петр никого не хотел слушать. Он говаривал: «Кто умеет уживаться с русскими, может быть уверен в них». Думая, что обладает сим умением, он не спешил отправляться в Москву возложить на свою голову царский венец.
Такожде он был убежден и в том, что держит в руках всех внутренних врагов и предполагаемых участников заговора, о коем получил сведения в начале июня. Один из близких его людей, поручик Перфильев, указал ему на Орловых и взялся выслеживать троих братьев, дабы уличить их в преступных намерениях, но прозорливые Орловы заподозрили в нем изменника и сумели усыпить его бдительность.
Мир с Пруссией, война с Австрией и Данией, намерение императора Петра отправить в Данию гвардейские полки – все сие возмутило гвардейцев, посему они были готовы свергнуть своего императора.
Главным руководителем готовившегося заговора выступила сама императрица Екатерина. Штаб-квартирой заговорщиков стал дом банкира Кнутцена, находившийся неподалеку от Зимнего дворца, где квартировал Григорий Орлов. К нему часто наведывались Алексей и Федор, служившие в Преображенском и Семеновском полках. Каждый из них тайно агитировал солдат и офицеров своего полка в пользу Екатерины, распространяя слухи, будто благодетельницей России способна стать токмо она, а ее муж – ненавистник гвардии и всего русского народа. Рассказы оные подкреплялись небольшими безвозвратными денежными субсидиями, которые Алексей и Федор давали гвардейцам от имени Екатерины.
О происхождении денег, окромя тех, что Григорий брал из казны, братья ничего не знали. Екатерина же получила их, через своего агента, от английского купца Фельтена. Англичане расщедрились: предоставленный ей кредит составлял сто тысяч рублев.
Наиболее расположенным в пользу Екатерины оказался третий лейб-гвардейский полк – Измайловский, где служили пять офицеров, вовлеченных в заговор с первых его дней.
Активным участником заговора стал капитан гвардии князь Михаил Дашков. За ним стоял его дядя по матери – Никита Иванович Панин, воспитатель цесаревича Павла.
Панин не оставлял увлекавшей его идеи о создании регентского совета во главе с Екатериной для управления государством после свержения императора Петра. Беспокоясь за судьбу своего семилетнего воспитанника, Панин понимал, что ежели Екатерина попадет в крепостной каземат, то рядом с ней окажется и Павел – Петр не считал его своим сыном.
24-го июня Петр осмотрел наконец достроенную потешную крепость Петерштадт и остался доволен. Ему понравилось все: и отделка в картинной галерее внутри дворца крепости, и китайская комната, и его рабочий кабинет. Днем состоялся обед в честь окончания строительства, в коем приняли участие пятнадцать приближенных императора. Петр рвался поскорее отправиться в военный поход в Данию, отвоевывать свою Голштинию, но близились его именины, и Елизавета Романовна непременно хотела их провести вместе с ним. После маскерада в Ораниенбауме, 26-го июня, император, отоспавшись, отправился вместе со своей свитой в Гостилицы, где граф Разумовский Алексей Григорьевич давал в их честь великолепный праздник. Оттуда через два дня Петр Федорович направился в Петергоф, прихватив Разумовских.
