Книга Ольга, королева русов, страница 29. Автор книги Борис Васильев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ольга, королева русов»

Cтраница 29

– Что еще сказать можешь?

– Иноходка, – еле слышно прошептал умирающий.

– Что? – Князь нагнулся, чтобы расслышать.

– Иноходью конь шел.

Великий князь отпрянул от него. В голове внезапно блеснуло имя: «Свенельд!..» Как озарение. Даже оглянулся, не понял ли кто посторонний. Опомнился, спросил негромко:

– Что еще видел?

– Больше ничего. Дочка видела.

– Что видела? – насторожился великий князь.

– Великая княгиня твоя за ворожбой к ворожее в пещерку приходила. За какой – она не ведает.

– А ты – ведаешь?

– А меня – ножом, а потом – в воду.

– В воду, – задумчиво повторил Игорь.

– Боярин с ней был. Дочка боярина узнала. Сын Зигбьерна, говорит.

– Хильберт?

– Да. Боярин Хильберт, сын Зигбьерна. А меня – в воду.

– В воду, – еще раз повторил Игорь.

Вдруг поднялся, пошел к берегу, куда пристала лодья. Старший стражи догнал его, ожидая повелений. Игорь остановился, помолчал. Потом сказал негромко:

– В воду.

– Как?.. – Стражник настолько поразился, что осмелился переспросить. – Охрид тридцать лет тебе служит, великий князь.

– И дочку его – тоже.

– Они молчать будут, – умоляюще зачастил стражник, пытаясь спасти старого друга. – Клятву возьми с них…

– Молчат только мертвые, – жестко оборвал князь, садясь в лодью. – И я посмотрю, чтобы они были мертвы.

2

«Свенельд… – стучало в голове великого князя. – Пруды в белых кувшинках. Ожерелья из лилий на груди. Свенельд… Свенельд… Свенельд…»

Он больше не мог лежать под навесом. Ходил по настилу, мешая всем. А лицо было таким, что никто не осмеливался к нему обращаться. Это могло пройти, а могло и обернуться грозой, если бы кто-либо попался под руку. Потому-то и сторонились, налезая друг на друга.

«Значит, Свенельд?.. Но он же отвел иноходку Ольге. Отвел, это проверили надежные люди. Почему же она оказалась не в конюшне великой княгини? Почему? И кто, кто скакал на ней в новолуние?..»

Князь плохо ел, с отвращением отбрасывая лучшие куски. Мысли по-прежнему сверлили мозг, но из них как-то сам собой, постепенно стал выпадать Свенельд. Чем больше князь думал, тем очевиднее становилось, что его первый полководец не мог в ту ночь скакать на иноходке. Во-первых, Охрид знал посадку Свенельда и спутать ее не мог, а во-вторых… Во-вторых, у Свенельда – лучшая дружина. Чаще бывала в сражениях, лучше обучена, лучше вооружена. Свенельд не жалеет золота…

Почему-то это внезапное предположение резко изменило ход княжеских размышлений. Почему – необъяснимо, но в нем вдруг отчетливо прозвучало соображение, что коли человек не жалеет золота, то он должен жалеть что-то иное. Ничего не жалеть невозможно, это князь знал по собственным ощущениям, а значит, место золота должна была занять в душе Свенельда иная ценность. Какая? А такая, которая выше и дороже золота. А таковой могла быть только власть. Власть, и ничего более. Ничего более!..

Странно, но этот вывод великого князя успокоил. Он был твердо убежден, что уж тут-то, на этом поприще непобедимый Свенельд потерпит жесточайшее поражение и, как следствие, исчезнет в глухом порубе. Однажды в чем-то подобном он заподозрил… Да нет, не заподозрил, а предположил только, всего лишь предположил, что сын соправителя Рюрика Трувора Белоголового и любимец князя Олега Сигурд может пожелать власти, и что же? Сигурд исчез в темнице навсегда, и даже сын его считает, что он пропал на охоте. Все, все решительно в руках Великого Киевского князя, и дышать станут через раз, если он повелит дышать через раз.

Игорь не искал истины, Игорь искал оправдания собственной слабости и – нашел. Если измена жены унижала его мужское достоинство, то борьба за власть, наоборот, усиливала его. У него был достойный соперник, и задача сводилась к тому лишь, как ослабить, а еще лучше, как раздавить его. Это была мужская задача, которую он, Великий Киевский князь, способен был решить. И – главное – уж в этом-то они были равны. Равны по всем мужским статьям.

Но – странное дело! – имя молодого боярина Хильберта, сына Зигбьерна, личного друга князя Олега, никуда при этом открытии не исчезло. Оно просто провалилось в некий глухой склад памяти. И осталось там до востребования.

– Мяса! – внезапно крикнул великий князь. – Полусырого, с кровью!..

3

Ольга никогда доселе не чувствовала такого сочного, такого спелого счастья, какое испытывала все последние дни. Нет, жизнь существа в ней еще никак не проявлялась, она одна – одна! – знала, что эта живая плоть растет в ней, растет с каждым днем и с каждым днем наливается силой. И оттого, что никто другой об этом не догадывался, она и ощущала себя всемогущей. Самой Природой, дарующей жизнь.

Стремительная походка ее стала теперь плавной, даже величавой, если позволительно так выразиться. Она величаво двигалась, величаво говорила, величаво улыбалась. И старый Годхард, внезапно навестивший ее, это приметил, ничего, однако, не сказав, поскольку молчание у Киевского Стола ценилось куда выше золота.

«Цветет, – не без удовольствия отметил он, склонившись в низком поклоне. – Либо любовника завела, либо дитя понесла, нам на радость…»

А сказал, что навестить осмелился по повелению великого князя и зову собственного сердца.

– С чего прикажешь начать, великая княгиня?

– С кислого, – улыбнулась Ольга. – Оставим сладкое на заедочку, боярин.

Хорошо зная вкусы великой княгини, боярин не задержался с размышлениями:

– Великий князь кланяется тебе, княгинюшка, и пожалует, как только киевляне отпразднуют победу над радимичами.

– Здоров ли великий князь?

– Здоров, княгинюшка. Чего и тебе желает.

Теремные девушки внесли сладкие дары Византии. Фрукты, миндаль в меду, фряжское вино.

– Откушай, боярин, моего угощения.

Первой присела к столу, молча, жестом подав знак. А ела, не чувствуя вкуса и напряженно размышляя, с какой целью Игорь выбрал в качестве соглядатая любимого боярина ее отца. «Нет, памяти не служат, – сбивчиво думалось ей. – Служат живому, а не мертвому…»

– …живешь в заточении, – продолжал тем временем Годхард. – Дошли до меня слухи, великая княгиня, что ты христианством увлеклась. Скорбной верой рабов.

– Можно ли увлечься верой, боярин?

Спросила с улыбкой, а он предполагал сдержанный гнев либо, на крайний случай, раздражение или хотя бы неудовольствие. Потерю спокойствия духа, при которой человек – а уж тем паче женщина – теряет власть над чувствами. Тогда проще понять, о чем он не хочет говорить. Скрытое выползает в несогласии, а гонец от Игоря привез бересту, на которой великий князь собственной рукой процарапал одно косое слово: «ПРАВДУ». Береста хранилась на груди, и Годхард ощутил вдруг идущий от нее холодок.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация