Дети на коленях н на корточках садились по кругу, который скорее напоминал удлиненный овал, образующий «палубу» Каулеуче. «Матросы» должны были по очереди проскакать на одной ноге по мягкой пружинящей соломе от одного края овала к другому, от «кормы» к «носу», держа руками сзади другую ногу и обернув голову назад. Если кто ошибался и падал, не достигнув «носа», – выбрасывали, раскачав, «за борт». Дьявольский корабль «выходил в море», потом «входил в порт». Один из «матросов», которому связывали ноги, становился «якорем». «Якорь» раскидывал руки. И в таком виде его выбрасывали в «море».
Потом дети долго валялись на соломе и мечтали поймать Камауэто, единорога, символизирующего красоту и силу. Похожего на серого или черного теленка. На боках и на лбу – белые пятна. Люди видели его много раз ночью, при луне, когда Камауэто выходит погулять. Он любит купаться в водопадах, закрытых нависающими зарослями папоротника и кустами орешника. Если подстеречь его, то можно накинуть на шею петлю из водорослей или из килинехи, цветущей лианы с белыми цветами и красными плодами, напоминающими вспышки красного пламени. Говорят, что можно лечить детей от страха настоем «вода-водяницы». Лекарство готовят из толченого кусочка рога Камауэто, настоя уилипинды (высокой травы местной пампы) и сушеной «плетуньи». Дети пугали друг друга: если кому дадут «вода-водяницу», кожа пойдет темными пятнами, а характер станет невозможным, задиристым. Нет, Камауэто не дается в руки людям, а только ведьмакам и тем, кто дружит с нечистой силой. Если ведьмак зароет кусочек рога у порога дома, через двадцать пять лет в этом месте пробьется ключ, превратится в реку, которая смывает дом, несется к морю, сносит все на своем пути. И рождается новый Камауэто. Тут-то и подстерегает его ведьмак с петлей.
Девочка тихо шепчет мальчику на ухо: «Не верь им. Пойдем лучше со мной, в лес, мы найдем Камауэто».
О чем только ни говорили эти дети праведных христиан, родившиеся на краю света, пока взрослые не слышали их разговоров.
И о русалке Пинкойе, красавице со светлыми волосами, которые она расчесывает золотым гребнем. Хвост – как у рыбы. Рассердится она да на берег смотреть станет – не жди улова, сети пусты. А как смилостивится, к морю обернется – полны сети рыбак соберет.
О карлике Трауке, лесном бесе. На голове – колпак. Вместо глаз – две бусинки. О карлике, что подстерегает детей в лесных чащобах.
О чудище пещерном. Выросло чудище без отца, без матери. Вскормила его черная кошка. Начальником он над всеми ведьмаками поставлен. Выйдет из пещеры при луне, крикнет ведьмаков. Несутся они по белу свету, по морю, по горам, на все живое порчу наводят, злые козни творят.
Ни жен у них, ни детей,
не знают пощады они,
не внемлют мольбам людей.
Семь океанских коней
в синих морских холмах,
страшные духи зла.
Никто их не мог побороть,
их семь в океане, их семь,
лиши их чар, мой господь.
Ест чудище пещерное одних покойников, слов не знает, объясняется, как немой. Указывает ведьмакам час и место для зла. Судьбу угадывает. Знает, кто к кому хочет прийти. Темной ночью услышишь стоны – затворяй окна и двери. Не то жди беды. А ушла луна, ушла и сила – ведьмаки стегают чудище толстым кнутом. Кто встретит чудище, умом тронется со страху. Только «водой-водяницей» можно отпоить.
Кто-то из детей появляется из темноты с фонарем в руках, накрытый белой простыней, страшно завывая. С визгом бросается детвора в дом.
Малыши засыпают, утомленные и счастливые. Проходит ночной мрак и наступает рассвет. Взрослые, захмелев от вина, умиротворенно беседуют до утренней зари. Прокричал петух, и красное солнце неуверенно выглянуло из тумана.
Хозяева с гостями выходят в сад. Вместе со свежим воздухом вдыхают аромат утренних роз. Сегодня Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом. Так говорят. Правильно ли это? Утренние ощущения – просто божественные.
Узнавая Харбертон, безмятежные виды моря, играющего с берегом волнами, неяркое спокойствие окрестностей, непритязательный быт этих мужественных людей, живущих на краю света, можно шаг за шагом учиться любить эту неприметную красоту, как источник душевного покоя.
Путешественники провели в Харбертоне несколько счастливых недель. Сам Улисс
[14]
, без сомнения, задержался бы здесь более чем на десять лет.
Еще немного об индейцах
Эстансия Харбертон была первым практическим результатом работы английских миссионеров среди Яманов.
В миссии жили, учились и работали более сорока новообращенных христиан из индейцев и семь супружеских пар, также из индейцев, заключивших брачный союз в христианской церкви. Посещая миссию, преподобный Стерлинг отмечал, как благотворно влияет на туземцев работа, которую неустанно провопили Бриджес, Ресийк и Льюис. Общины забиты до отказа. Индейцы молятся не только в церкви, но часто собираются, чтобы помолиться, и в собственных домах.
Преподобный Стерлинг, как вы заблуждались. Не знали вы, какова истинная цена восторгов ваших, возможно, искренних. Индейцев нельзя с корнем вырвать из земли, которая единственная дает им счастье. В новых ли европейских домах, в вигвамах ли, установленных на территории поселка, индейцы везде сохраняли привычный для себя уклад жизни. Или погибали.
Ранним утром, внимая подолгу песням дрозда в лесу, в какой-то момент неожиданно понимаешь, что в песнях лесного певца звучит голос твоей души. Почему так? Может, душе малой птахи близко то же, что нам с тобой? Встав поутру, проходя мимо домов индейцев, капитан Александр останавливался, чтобы послушать низкие, прекрасные голоса яманских женщин, которые разговаривали и смеялись, выполняя домашнюю работу.
Капитан Александр, в отличие от Стерлинга, заметил, конечно, в первую очередь не то, что индейцы молятся, а то, с каким уважением и теплом обращаются они к Томасу. Как эти взрослые, иногда уже немолодые люди, отважные охотники, которые в одиночку боролись и с моржом, и с ягуаром, как эти смелые, закаленные бойцы становились доверчивыми, словно дети, когда к ним подходил со своим тихим словом диакон Томас.
– Как же тебе удается изъясняться с ними? – спросил Александр Томаса.
– Просто, я знаю их языки. Отношения миссионеров и Фуэгинов резко улучшились, когда в миссии появился человек, понимающий их речь. Лучше всего я изучил самый красивый из этих языков – язык Яманов. Хочу, чтобы язык Яманов, или Яганов, как называем их мы, европейцы, не умер. Составляю словарь этого языка. И потом, я дружен с ними. А они дружат со мной. Поверяют мне тайны и обычаи своего народа. А я учу их культуре и ремеслам европейских народов. Вместе мы ходим в дальние походы, на охоту и рыбную ловлю.
