– А ты думаешь, на тебе клин светом сошелся? Есть и другие купцы… Старая любовь не ржавеет…
– Павел Дмитриевич! – Гордеев наклонил голову, как будто собираясь поднять тестя на рога, но тот даже на сантиметр не сдвинулся.
Стоит, смотрит на него непримиримо, ухмыляется.
– Павел Дмитриевич!!!
Гордеев крепко взял Стражилова за плечи, тот дернулся, но было уже поздно. Сдвинул тестя, обогнул его и рванул к дому. Мастиф Роджерс зарычал на него, угадав настроение хозяина, но не накинулся. Гордеев сам эту собаку в дом в свое время привез, фактически он был для пса вторым хозяином.
Но Роджерс и не смог бы дотянуться до него. Как оказалось, собака сидела на цепи. И вряд ли Стражилов посадил ее на привязь только для того, чтобы открыть Гордееву. Значит, в доме другие гости.
И точно, на веранде за большим дубовым столом сидел Раскатов. Гордеев поднялся на крыльцо, переступил порог, увидел Рому и остолбенел, как будто мешок с пухом на голову свалился – не пришиб, но морально оглушил.
А стол на четыре персоны накрыт, значит, и Лера здесь сидела, и Мария Николаевна, но ни той сейчас, ни другой – как будто ветром сдуло. И не трудно догадаться каким…
– Так это ты у нас тут купец? – Гордеев до хруста сжал кулаки, всматриваясь в пьяные, смущенно-веселые глазки своего соперника.
– А чем я плох? – Раскатов провел пальцами по лацканам клубного пиджака, как будто стряхивая с них крошки.
– Да всем!
Гордеев скрипел зубами, глядя на Рому. Интересно получилось: Настя прибрала его к своим рукам, а Раскатов тут же подхватил брошенную Леру, как будто для того и была произведена эта пертурбация. Но сыпать своими догадками, маринуя их в объяснениях, он не собирался. Он знает, в чем перед ним виноват Раскатов, и не станет ничего ему говорить. Хватит с него Насти, он одной ею сыт по горло.
А ведь совсем недавно он рвался поговорить с Ромой.
– Шел бы ты отсюда! По добру прошу! – волком глядя на своего врага, сквозь зубы процедил он.
– А то что? – Рома вдруг поднялся, угрожающе повел одной рукой, будто смахивал со стола посуду.
– Узнаешь!
– А нос у тебя зажил?
Гордеев скривился с досады и едва удержался, чтобы не коснуться пальцами носа. Быть беде, если сюда ударят снова. Еще не сросшиеся кости болезненно заныли, запульсировало над ними, и в голове что-то сжалось.
В переживаниях он и не заметил, как появилась Лера. Она взяла его за руку, потянула в дом; отогнать он ее не мог, не в том положении находился. Он за ней пришел, и никак по-другому.
– Лера, я не понял! – ошарашенно протянул Раскатов.
И столько возмущения было в его голосе, как будто Лера изменила ему.
Она махнула на него рукой, втянула мужа в прихожую, закрыла за ним дверь. Но тут же оттолкнулась от него, повернулась к нему спиной и, скрестив руки на груди, гордой походкой переместилась в богато обставленный холл, откуда на второй этаж тянулась лестница из красного дерева. Она не звала Гордеева за собой, и он мог вернуться на террасу выяснять отношения с Ромой, но его потянуло за ней. А с Раскатовым он потом разберется.
Лера прошла в свою спальню, но дверь за собой прикрыла неплотно, этим подавая знак. Она и злилась на мужа, но и прогонять его не осмеливалась.
Лера села на кресло, на самый краешек, свела плотно коленки, накрыв их ладошками. Платье на ней шерстяное – с закрытым верхом, длинное, ниже колен, пуховой платок на плечах. Или не собиралась она соблазнять Раскатова, или это уже ни к чему. Может, все уже произошло. Вдруг и товар уже выторгован… А ведь Рома знал, где и с кем находился Гордеев, и утаивать ему это ни к чему.
Лера молчала, глядя на неподвижные пальцы рук, она ждала объяснений.
Гордеев ничего не сказал. Прикрыв за собой дверь, он подошел к ней, опустился на колени, приложился лбом к рукам, которые показались ему холодными.
– Прости! – выдохнул он, как будто собираясь согреть их своим жарким покаянным дыханием.
Но этого ему показалось мало, и он взял ее ладони в свои руки, мягко их сжал, приложив к своей груди.
– За что? – с тусклой горечью во взгляде спросила она.
– Как за что?
– Ты ее любишь, ты вернулся к ней, все справедливо. Все возвращаются в прошлое, ты с Настей, я с Ромой. И тебе хорошо, и нам…
– И вам?.. – Гордеев резко поднялся, то ли просто отшагнул от Леры, то ли шарахнулся от нее, как от прокаженной. – Тебе хорошо с ним?
– А почему мне должно быть с ним плохо? – удивленно спросила она. – Я его люблю.
Она не кокетничала, не бравировала, говорила спокойно, с самым серьезным видом, с каким на холодную голову излагают общеизвестные, не подлежащие сомнению факты.
– Любишь?
– Ты это знаешь.
Она не смотрела ему в глаза, но не стыд клонил ее голову вниз, а чувство неловкости.
– Я знаю?!
– Я говорила.
– Ты говорила, что любишь меня!
– Тебя я люблю как мужа.
– А его?
– Я люблю его как… – на мгновение запнулась Лера. – Я люблю его как прошлое, в которое мы возвращаемся.
– Это не любовь, это миф! – мотнул головой Гордеев.
– Я знаю. – Она подняла голову и грустно посмотрела ему в глаза.
– Тогда почему?
– Я смогу полюбить его как настоящее.
– Ты в этом уверена?..
Он и сам хотел полюбить Настю как настоящее и будущее, но у него ничего не получилось. Не потерял он голову в ее объятиях, поэтому и возникло чувство ловушки, которое заставляло сопротивляться, искать выход. А если бы сидел сложа руки, так бы и не узнал, кто заварил кашу из топора.
– Я попробую.
– А ничего, что эта гнида подставила меня под ментов?
– Не подставлял он. Это Федосов. И ты сам знаешь, что Федосов.
– С Ромы все началось! Он мне сам признался.
– Он не признавался, ты сам это выдумал…
– Это он тебе так сказал?
– А разве было по-другому?
– Он признался. И не только он… Рома подлец и сволочь!.. И я немногим лучше… – выдавил из себя Гордеев. – Но я больше не буду, ни с кем и никогда. Только с тобой. Если позволишь. Давай еще раз попробуем вместе?
– Нет, – Лера снова уронила голову.
– Не можешь меня простить?
– Дело не в этом, – едва слышно сказала она.
– А в чем?
– Я уже дала слово Роме.
– Разведешься со мной и выйдешь за него замуж?
– Выйду.
– Но сначала разведешься со мной. И получишь девять миллионов. Я так думаю, Рома очень рассчитывает на эти деньги.
