– Думай, в какое издательство отдать. Мне кажется, надо ехать в Москву.
– Па… – протянула София. – Меня только не хватает в Москве.
– У тебя совсем плохо с самооценкой, отсюда все беды. Я дам денег, Борька-то не даст.
– Не даст, – кивнула она. – Он не хочет иметь в доме писателя.
– Потому что не терпит чье-либо превосходство, твое в особенности. Остановиться тебе есть где – у тетки, она будет рада.
– Я сначала закончу, ладно? Если честно, мне страшно. Скажут «нет», я потеряю кураж, а так хочется продолжить. Эти полтора месяца были очень трудными, но когда я писала, уносилась в особенный мир, он стал частью меня, и там было хорошо. А тебе нравится название «Гробница вервольфа»?
– Мне все нравится, но я необъективен.
С отцом время несется незаметно, домой София вернулась поздно и на такси (таксисту заплатил папа). Борька, разумеется, не спал, курил на кухне, терзая себя ревностью, хотя знал, где была его жена.
Она прошла в кабинет, открыла крышку ноутбука…
Последняя глава
«Марго читала вслух: «Милый, дорогой Мишенька, не корите меня. Вам больно, но Вы потом поймете, какое благо я сделала для Вас. Я не могу погубить Вашу жизнь, не могу заставить жить в темнице, не хочу от Вас такой жертвы. Моя мать жертвовала собой и ненавидела меня, хотя, возможно, я ошибаюсь. Мое решение твердо, поэтому не ищите меня. Прощайте. Шарлотта».
Мишель держался отлично. Да по-другому и быть не должно, все же он Уваров, а Уваровы не раскисают. Марго не представляла, какие слова способны утешить его, а в душе благодарила Шарлотту за ее самопожертвование – так действительно будет лучше. Но Мишелю-то не объяснишь…
– Когда она уехала? – осведомилась графиня.
– Прошлой ночью, – ответил Суров. – Барон сказал. Он пьян, как свинья, ругался, как сапожник… Простите, сударыня. Девушку увез де ла Гра. Как ему удалось добиться своего? Хитрец.
Тягучая пауза зависла на террасе. А ночь наполнена очарованием, дивным трепетом ожидания, когда лето вот-вот начнет угасать, и напоминанием: жизнь прекрасна, несмотря ни на что. Но явно не для Уварова. Марго с состраданием произнесла:
– Мишель…
– Оставь, Марго, – резко бросил брат, – я не нуждаюсь в утешениях.
И ушел. Она надулась.
– Не расстраивайтесь, Маргарита Аристарховна, ему сейчас очень худо, – подал голос Суров. Откинувшись на спинку кресла и забросив руки за голову, глядя на озеро, подполковник вздохнул: – Хорошо здесь чертовски. А через неделю наш полк перебрасывают.
– Как, уже? – огорчилась Марго.
– Да уж пора. Военный человек заплывает жиром от безделья.
– От безделья не одни военные заплывают жиром. Как жаль, что вы уедете, без вас будет тоскливо.
– Градоначальник дает прощальный бал в нашу честь. Вы поедете?
– Разумеется, поеду.
Марго сцепила пальцы в замок, подперев ими подбородок, смотрела на Сурова, будто запоминала и будто… чего-то ждала. Он смутился, как красная девица, потупился и пробубнил:
– Мишель просится в полк.
– Должно быть, с вами ему будет лучше. Я уеду, как он тут один станет жить? С воспоминаниями и обидами?
– Верно. Только в его положении мужчины ищут смерти при удобном случае.
– Полно вам, Александр Иванович! – всплеснула руками Марго. – Мишель не корнет безусый, его увлечение пройдет.
– А вы рады.
– Честно? – подалась она к нему. – Да, рада. Рада и буду молиться за Шарлотту, надеюсь, бог пошлет ей исцеление. Спокойной ночи. Не забудьте, пожалуйста, напомнить дворнику – пусть собак выпустит.
Крикнув Анфисе, чтобы та пришла помочь ей раздеться, Марго поднялась наверх. Проходя мимо балкона, задержалась, хотела немного понаблюдать за Суровым, да передумала. Довольно подглядываний.
У себя в комнате графиня сбросила туфли, задумавшись, подошла к комоду, на котором стояло большое круглое зеркало, оправленное в бронзу. Опустив глаза на поверхность комода, сняла серьги, бросила их. А думала о брате и Шарлотте, о себе и Сурове. Их свела судьба, а теперь разводит… А зачем? Нелепо.
Дверь открылась, кто-то проскользнул в комнату.
– Анфиса, где тебя носит? Я битый час…
Марго подняла глаза, глянув назад в зеркало. В ушах зазвенело, от прилива крови закружилась голова, она открыла рот, чтобы закричать…
– Тсс, мадам! – прошипел фон Левенвольде, прижав ладонь ко рту Марго и показывая ей нож. – Я знаю, где сонная артерия, всего один прокол – и вы отправитесь за теткой. Итак, будете молчать?
Марго судорожно кивнула. Баронет развернул ее к себе лицом и спросил:
– Драгоценности где?
Дрожащая рука с трудом поднялась, указывая на шкаф. Марго поняла, в каком смертельном положении очутилась, мысли закрутились с такой скоростью, что, казалось, волосы зашевелились. Внизу Суров. Сейчас должна прийти Анфиса. А кричать нельзя, он убьет ее. Впрочем, убьет в любом случае, ведь пришел не только за драгоценностями, без которых ему не уехать отсюда, но и за ее жизнью. Где выход? Обморок? Дрожь выдаст. А дрожала Марго сильней, чем в лихорадке. Но можно попробовать чуть-чуть изобразить потерю сил, лишь бы потянуть время. Фон Левенвольде собрался кинуться к шкафу, а Марго обмякла, ему пришлось поддержать ее.
– Э, мадам… – Он оттащил ее к кровати, усадил, слегка похлопал по щекам. – Не предполагал, что вы трусиха. Сидите смирно. Смерть – это не страшно, главное, чтобы она была скорой.
Успокоил! Самое ужасное – фон Левенвольде чувствовал себя уверенно. Баронет раскрыл шкаф, плотно забитый вещами снизу доверху, и метнулся к ней:
– Морочите меня? Где золото, бриллианты?
Надо тянуть время, авось кто-то… Марго не успела вторично изобразить подобие обморока – раздался стук. Мгновенно убийца приставил нож к ее подбородку. Графиня зажмурилась, чувствуя, как больно колет острие, выдавила:
– Пришла горничная. Я звала ее… она поднимет переполох, учтите.
– Прикажите ей войти! Ну!
В мгновение ока баронет очутился у двери, прижался спиной к стене и погрозил пальцем, мол, не смейте даже пикнуть.
– Входи, – еле слышно пролепетала Марго.
– Прошу простить, барыня…
Фон Левенвольде, выскользнув из-за двери, закрыл рот рукой Анфисе. Девушка попыталась вырваться, но Марго приказала:
– Молчи, Анфиса, умоляю тебя!
От толчка Анфиса упала на кровать рядом с хозяйкой, а убийца присел перед ними и растянул губы в мерзкой улыбке. Может, он улыбался и не мерзко, но, когда знаешь, кто перед тобой и чем прославился, все в этом субъекте вызывает отвращение.
– Где драгоценности твоей госпожи? – поигрывая ножом для устрашения, спросил фон Левенвольде Анфису. – Говори, дура! Живо!
