Люд тут был разный — в основном небогатые крестьяне да ремесленники, которые шли да ехали к родичам или по делам, а в храме остановились передохнуть. Ещё пара девок, как я, хотели найти работу на зиму. Но считали, что шансы не слишком велики, Гифара — город небольшой.
После завтрака, убрав за всеми со стола и перемыв посуду, я договорилась, что отойду на пару часов — попробую поискать место. Кстати, вчерашний священник, отец Ансельм, заходил и справлялся, как у меня дела.
Через два часа я вернулась понурая. Ничего не вышло. Обращалась и к людям на улицах, и в дома стучалась, справлялась, не нужна ли прислуга, только везде ответом было «нет». В одном месте попросили что-то под названием «рекомендации», я сначала не поняла, а потом сказала, что работала в придорожном трактире — и дверь перед моим носом тут же захлопнулась.
Выходит, трактир — это не рекомендация…
Вечером, после ужина, я по просьбе Лувы, так звали женщину, всем управлявшую, села подрубать новые занавески. Работа несложная, просто объёмная. Засиделись за полночь, пока глаза глядели и пальцы гнулись.
А на следующий день ко мне подошёл отец Ансельм. Осмотрел с ног до головы:
— Вижу, Белёна, ты почистилась, себя в порядок привела.
Я смущённо кивнула.
— Есть один запрос на работу — нужна прислуга в хорошем доме. Возьмут тебя или нет, тут уж воля хозяев, но я посылаю им трёх кандидаток, и ты — одна из них. Скажу прямо, если получишь место, то рассчитываю, что в благодарность ты поможешь храму.
— Хорошо, — снова кивнула я. Если уж так везде заведено, то что противиться. — Отдам целиком заработок за неделю.
— Ну, так много не надо… — Отец Ансельм улыбнулся и махнул рукавом. — Просто, сама понимаешь, храм живёт на пожертвования паствы. И чтобы мы могли помогать людям, вот как помогаем тебе, люди должны отвечать тем же.
Задумалась… а ведь и правда! Мне в голову не приходило спросить, на какие деньги построен странноприимный дом, откуда берётся в котле еда для путников, чистые постели. Улыбнулась в ответ — выходит, тут всё справедливо.
— Значит, кандидаток там ждут в двенадцать. Не опаздывай.
Я долго колебалась — надеть мне нарядную красную рубаху, в которой меня посылали прислуживать лорду, или же свою, серую. Потом решила, что коли тут считают, что трактир — дурная слава, то нечего себя выпячивать. И надела своё. Пусть серое, скромное, зато аккуратное и чистое.
Отец Ансельм дал мне адрес, написанный на бумажке. Да только для меня всё равно это было непонятно — откуда мне знать, где та Пчелиная улица? Пришлось просить объяснить на словах. Ой, далеко, три левых поворота и два правых. Остаётся надеяться, что я всё как надо запомнила.
Перед уходом забежала в храм, поклонилась Богине-матери. Котомку прихватила с собой.
* * *
Хозяйку звали хитро — Лобелия тер Инрис. «Тер» в серединке значило, что она — благородная дама, леди. Вообще, если в имени есть «тер», то его обладательница или жена, или дочь лорда.
И дом был под стать. Целиком каменный, светлосерый, строгий и красивый, с высоким крыльцом, а перед крыльцом — зелёный лужок с хитро стрижеными кустами.
Я совсем заробела. Потому что на дорожке, ведущей через лужок, и даже на дороге толклось девиц пятнадцать. Большинство старше, увереннее, фигуристее, лучше одетые, чем я. Похоже, место и впрямь было завидным.
Отойдя в сторону, тихонько встала у стены и стала ждать.
Через какое-то время дверь отворилась, и на крыльце появилась дама в светлом платье, меховой накидке и с раскладной финтифлюшкой в руках. По уверенной походке, взгляду и стати сразу понятно — хозяйка. Была она совсем нестарой и очень красивой — волосы золотистые, уложены высоко надо лбом, а несколько закрученных прядей спускаются вниз, на шею.
— Все собрались? Тогда начинаем. — Голос был чистым, но звучал повелительно. — Встаньте вдоль дорожки.
Началась суматоха. Все претендентки, как одна, рвались оказаться ближе к даме. Я, вздохнув, что шансы мои аховые, пристроилась последней. Чего без толку суетиться, как курица на птичьем дворе?
Леди внимательно наблюдала за происходящим с крыльца. И только когда шум стих, спустилась вниз, к нам. Прошлась вдоль шеренги — лицо невозмутимое, походка плавная. А ещё, когда она остановилась напротив меня, оказалось, что от неё приятно пахнет цветами. Дух лёгкий, сладкий, весенний… Уже я не зря сюда пришла, на такое диво поглядела.
— Вы, — указала своей финтифлюшкой на темноволосую девушку, стоявшую пятой, — вы и вы, да-да, именно вы, последняя, выйдите вперёд. Хочу с вами поговорить. Остальные свободны.
Девушки загалдели…
— Обсуждать и размахивать руками можете где-нибудь ещё. А тут прошу не шуметь. — В голосе зазвучал приказ.
Вот так да! И не кричит, не бранится, а все слушаются.
Все девицы разом замолчали, как отрезало. А потом толпа растаяла быстрее, чем кусок сахара в горячей тайре. Остались только мы трое и леди Лобелия.
— Теперь с вами. Представьтесь по очереди. Расскажите, что умеете делать. А я послушаю и решу, подходите ли вы этому дому.
Первой начала темноволосая, стоявшая в ряду пятой. Шагнула вперёд и, растопырив локти, присела в книксене. Затараторила громко, помогая речи взмахами рук;
— Зовут меня Тавасой, весной стукнуло осьмнадцать годков. Мамка научила меня и готовить так, что пальчики оближешь, и убирать, и стирать. И сильная я — могу одна пятимесячного порося поднять, — в подтверждение своих слов Таваса изобразила, какого размера поднимаемая свинья. Выходило, что немалого…
— Достаточно, — остановила леди говорливую Тавасу. — Вы свободны.
— А что не так?
— Вы не подходите этому дому.
Короткий рубящий жест складной штуковиной в руке завершил разговор.
А я пыталась сообразить, что же Таваса сделала не в лад? Может, леди разговоров о свиньях не любят?
— Теперь вы, — дама показала на меня.
А у меня с перепугу и язык отнялся. Сглотнула, присела и заговорила негромко, как могла чётко проговаривая слова:
— Моё имя — Белёна. Мне только что исполнилось шестнадцать лет. Умею вести хозяйство, ухаживать за цветами, — почему-то мне представилось, что огорода у такой дамы быть не может, а вот сад есть почти наверняка, — держать дом в чистоте, готовить, шить. Стараюсь быть опрятной и аккуратной. Работу люблю.
— Хорошо, — кивнула леди. — Задержитесь пока. Теперь вы!
Третья девушка закашлялась. Потом заговорила, голос был высоким, почти писклявым.
— Меня зовут Викари, мне семнадцать. Хорошо готовлю, прибираю, па-аслушная… — тут Викари дала петуха.
— Всё, всё, всё, — перебила леди. — Довольно. — И пожаловалась в пространство: — Похоже, выбора-то у меня и нет. Ну что же, попробуем.
