Лично сам Синклер не имел ничего против русских. Тринадцать лет плена он считал заслуженной платой за поход Карла XII. Ведь они вторглись в пределы русские и, недооценив противника, проиграли кампанию. В плену к нему неплохо относились, даже жалели. Особенно женщины. Майор вспоминал их с особой теплотой. Удивительный народ. Стоило поговорить с любым крестьянином или мещанином, чтобы найти в нем здравого смысла и рассудительности, сколько нужно. Синклер мог с уверенностью сказать, что русские выкажут во всех обстоятельствах более смышлености, нежели чем она встречается обыкновенно у людей такого же сословия в Швеции или в любой другой стране Европы. Но только не касаемо их верности Отечеству и Православию. Здесь русские стояли непоколебимо. И сколь жестоким не казался тот уклад, в котором они существовали, менять на другой никто и не помышлял. Так размышлял Синклер, поторапливая коня. Понимал майор, коль русские ведут за ним охоту, вырваться будет очень сложно.
Майор сторонился постоялых дворов, предпочитая укрываться на ночь за крепкими стенами монастырскими. Лишь в исключительных случаях он вынужден был останавливаться в сельских гостиницах, предпринимая меры безопасности немалые.
Вот и в Бреслау, въехав в самый центр города, высекая подковами искры из брусчатки ратушной площади, он сразу направился в цистерцианское аббатство и попросился на ночлег, обещая пожертвование щедрое монастырю и благочестивым монахам.
Стоя на обязательной вечерней мессе в толпе молящихся, Синклер обдумывал дальнейший маршрут. Впереди были еще два силезских города — Нейштадт и Грюнберг, а дальше лежали земли германские. Не забывая во время креститься и шептать слова молитвы, дабы не вызвать подозрений окружающих, его мозг лихорадочно рассчитывал расстояния и переходы дневные. До Нейштадта было слишком близко, до Грюнберга, наоборот, далеко.
«Придется ночевать в какой-нибудь корчме, за Нейштадтом. Затем, если выехать рано утром, мы достигнем Грюнберга, там переночуем. То есть еще два дня — и уже Франкфурт. Там мы будем вне досягаемости русских, — пришел к такому заключению майор. — Значит, осталось два дня пути и две ночи. Господи, — Синклер искренне посмотрел на изображение Святого Иакова в центре алтаря, перекрестился, — помоги преодолеть все. Силы мои уже на исходе. Господи! Вразуми и защити».
Утром, после скудной трапезы монастырской, курьер королевский отправился в путь. Не задерживаясь, всадники проскакали Нейштадт и, проследовав три мили в сторону Грюнберга, выбрали для ночлега постоялый двор с корчмой в небольшой силезской деревушке. Майор соскочил с коня, кинул поводья подъехавшему слуге, затем снял дорожные сумки, перекинул их через плечо и, толкнув дверь, вошел внутрь.
В корчме было пустынно. Лишь в дальнем углу сидели трое незнакомцев в темных плащах и молча поглощали пищу, не обращая никакого внимания на Синклера.
Майор сел подальше от них, положил рядом с собой сумки с бумагами, поправил пистолет за поясом и стал поджидать хозяина. Тот не заставил себя долго ждать, появился с кухни, неся на подносе что-то дымящееся той троице, что сидела в другом углу. Выставив кушанье на стол, хозяин негромко обменялся несколькими фразами с незнакомцами и направился к Синклеру.
— Что желает мой господин? — прозвучал вопрос почтительный.
— Ужин для меня и моих людей, овес лошадям и ночлег.
— Господин путешествует? — трактирщик протирал стол перед майором полотенцем.
— Да, — ответил Синклер, явно не желая продолжать разговор. Но хозяин был неумолим.
— Судя по Вашему загорелому лицу, вы, господин, едете явно с юга Европы. А курс держите на Гамбург. Мы, трактирщики, народ наблюдательный. Представляете, сколько людей проходит через мою корчму. У каждого свой путь, своя дорога. А у меня вкусно кормят, всегда тепло, отличный овес для лошадей и мягкие постели для путешественников. — Голос хозяина обволакивал, успокаивал. Синклер почувствовал, что он совершенно разбит этой дорогой, и усталость растекается по онемевшим от бесконечного сидения в седле членам.
— Да, мой друг. Я уже много проехал, но и впереди еще не мало миль. Да и море…, — задумчиво произнес Синклер. Потом вдруг опомнился, взял себя в руки и добавил уже более строго:
— Я повторяю, мне нужна еда, корм лошадям и ночлег. Если все будет хорошо, мы отдохнем и рано утром тронемся в путь. Только одно обязательное условие — нас никто не должен беспокоить. И ты тогда завтра получишь вознаграждение щедрое.
Лицо хозяина расплылось в благодушной улыбке:
— Мой господин. Вы заехали туда, куда вам нужно. Никого нет. Кроме тех молчаливых господ, что вы уже видели, никого не будет. Но, если вы заметили, они также не нуждаются в ничьей компании. Так что отдохнете вы замечательно. Никто никому не будет мешать. Сейчас я позову свою Марту, чтобы она помогла мне побыстрее вас обслужить.
Синклер уже ругал себя за то, что он сказал несколько лишних слов трактирщику, но потом посмотрел еще раз на троицу в другом углу корчмы, по-прежнему не обращавшую никакого внимания на майора, и несколько успокоился. Эта троица не была похожа на тех, кто бы мог выслеживать его. Появившаяся жена трактирщика уже начала носить майору сыр, хлеб, воду, кувшин с вином. Появились и его слуги, уселись с краю стола, подальше от своего господина.
Хозяин принес тем троим еще кувшин вина, перебросился несколькими фразами, получил деньги и, раскланиваясь, вернулся на кухню. Один из незнакомцев встал, попрощался с остающимися и быстро покинул помещение. Как я думаю, вы уже догадались, это была одна из русских групп, отправленных в сыск.
Трактирщик, подойдя к Кутлеру, а это был именно он, сообщил то, что выпытал случайно у шведа:
— Он едет с юга, едет в Гамбург и дальше через море. Очень подозрителен ко всем, но остается на ночлег, а выехать намерен рано утром. Я думаю, мой господин, что это тот человек, которого вы ищите.
— Спасибо, — кивнул головой Кутлер, даже не поворачиваясь в сторону Синклера. — Вот возьми, — он протянул монету, — и иди теперь. Дальше мы сами.
— Авдеев, — Кутлер тихо обратился к одному из своих унтер-офицеров, — сейчас ты встанешь, мы попрощаемся как старые знакомые, и ты выезжаешь немедленно к поручику Лесавецкому. Передашь, что еще до рассвета вы должны быть уже здесь. Встречаемся на краю деревни, возле мельницы. Поручик все поймет и отправит своего драгуна к Веселовскому. Давай вперед. — Все трое встали, изобразили сцену прощания, и Авдеев покинул корчму.
Синклер даже обрадовался, когда увидел, что незнакомцев стало на одного меньше. Видя, как они сердечно прощаются с покидающим их спутником, майору стало понятно, что он не вернется.
«Даже если они и выслеживают меня, то двое против одного — это все-таки лучше, чем трое. Тем более, они не знают, что мои слуги ни на что не годятся», — подумал про себя Синклер.
Закончив ужин, он поднялся в отведенную ему комнату, улегся на кровать, положив, как всегда, сумку с бумагами под подушку, а заряженный пистолет рядом с собой. Слуги улеглись на пол, возле двери, чтобы помешать телами попытке проникновения в помещение. Майор погрузился в сон.
