В то же время, копнувшись поглубже в своей душе, Ричардсон как‑то ехидненько, почти как иногда Фелуччи, посмеиваясь, был рад, что скоро не станет «Вдовушки». Он чувствовал в ней конкурента. Да, конкурента. Пока в мире есть «Вдовушка» им, с их ГСД делать нечего. «Вдовушка» на их биоволны никак не реагирует, хоть ты обойди ее со всех боков, хоть ты приблизься к ней, как к тому прокурору в Кейптауне, на метр, на полметра. Она из неорганики. Она не мыслит. У нее нет в башке ни одной извилины. Даже укороченной. И этим все сказано. Конечно, их генераторы биоволн — это не гиперболоиды далекого предка, лорда Петра Ричардсона, но все же, хи‑хи‑хи, с ними шутки плохи.
Еще один обозреватель протащил мысль о коварстве русских азиатов, взворошил и материалы чуть ли не двухсотлетней давности, когда те, подписав договоры, тут же их нарушали. И он высказался за то, что нужно быть осторожными, все еще раз взвесить и не допускать неблагонадежных военных спецов на похороны «Вдовушки».
Дик еще подумал, что в те далекие времена было намного проще, легче подняться наверх. А что бы он сделал, если бы стал властелином мира?…Он бы установил равноправие, искоренил бедность, с ней бы исчезли и преступность, коррупция, а следовательно, полицию можно бы разогнать, все карательные органы распустить, государственный аппарат упразднить. Он бы настроил везде колледжей университетов, музеев, филармоний, консерваторий, стадионов, теннисных кортов, бассейнов, разных спортивных площадок. Ибо только образованный и здоровый человек, гармонически развитый, способен творчески работать. И здесь, возможно, был прав Н. Ефимов, рисуя в своем романе «Зарево Андромеды» такое общество будущего. Но нельзя и не согласиться с Дагеном, что человека там изобразили послушным роботом. А уж что касается любви, отношений между женщиной и мужчиной, то и вовсе что‑то примитивное, рабское.
Дик подумал еще, что для Кэти он построил, конечно, бы хрустальный замок, с пальмами и павлинами, и обязательно, чтобы неподалеку от него был оборудованный полигон, где Кэти могла бы бросать свои бомбы в различные макеты… Вот до чего додумался я, сидя в этой, пропахшей чесноком и чиле, комнате. Еще он подумал, что если дождь будет идти и дальше, то он превратится здесь в философа и приступит к написанию трактата о влиянии окружающей среды на мозговую деятельность гомо сапиенса.
На пятый день проглянуло солнце, но Фелуччи, все еще такой же мрачноватый и злой, махнул рукой, мол, гуляйте, господа ученые, отдыхайте, дышите свежим воздухом, и куда‑то уехал с китайцем.
А в обед опять пошел дождь, и он изрядно промок в мескитовой роще. Появился насморк, кашель. Не хватало еще тут простыть и заболеть, а то и умереть. Ведь в доме нет ни одного тевида, ни одного лечащего компьютера. Он начал поругивать этого «макаронника», заманившего их в эту глушь. Мысль о том, что он может умереть, так его напугала, что он покрылся холодным потом, дрожащей рукой отыскивая пульс. Как это он может умереть? Ведь он еще даже не взошел на первую ступень власти, ведь они с Хименсом еще не закончили даже свои исследования! И вдруг — «умереть»! Нет, так нельзя! Он должен еще жить!
И он тут же спустился вниз, на кухню к миссис Чень, пару раз чихнул возле нее, шмыгнул носом. И толстушка тоже всполошилась, а не заболел ли сэр Ричардсон, а не простыл ли он. И давай его поить всевозможными настойками из трав, горячими и невкусными, противными. Но он пил, морщась от отвращения и обиды. Да и руки у мексиканки были грязные, черные, заскорузлые. И его чуть не стошнило. А она все подавала ему какие‑то микстуры, все вздыхая: «Как же это так, сэр Ричардсон? Где же это вы так простыли?»
На ночь она его укрыла ватным одеялом и еще чем‑то. Он пропотел и утром встал бодр и свеж, как огурчик. И даже иронизировал по поводу страхов мексиканки.
И день начинался лучезарным, пахнувшим прерией, скошенной травой. На небе ни облачка. Одна голубизна и бесконечность. Техас, самый большой штат страны, дышал озоном, полынью, пыреем. В листве деревьев пищала какая‑то пичужка, как бы спрашивая: «Кто вы? Кто вы?» Дик, в трусах и майке, стоял у окна и все смотрел на расстилавшийся перед гасиендой пейзаж, словно он видел его в первый раз.
Заскрипели половицы лестницы, кто‑то подымался к ним. Вошел Фелуччи, приветливо поздоровался, толкнул в плечо дрыхнувшего еще Коннета.
— Пора приниматься за дело, господа ученые. Спите много, — сказал он, шутя, подмигивая Дику. — Через два часа мы должны быть над заданным районом Мексиканского залива. Позавтракаете в самолете. Миссис Чень уже все приготовила. Опять индюшка…
Последние слова Вито подействовали на Стерджена лучше всяких тумаков под бок. Он тут же открыл глаза и стал водить ими по комнате, отыскивая зажаренную индюшку. Мясистые губы его уже сами собой шевелились, жуя что‑то воображаемое. Фелуччи с Диком разразились диким хохотом.
Глава 13. «ИГЛОУКАЛЫВАНИЕ»
Оранжевого цвета, с черными пятнами, разукрашенный как бразильский ягуар, двухмоторный самолет фирмы «Дуглас эркрафт» стоял за мескитовой рощей, у края бетонной двухсотметровой полосы. Около самолета в такой же оранжевой курточке с черными пятнами прохаживался низенький человечек с желтым лицом.
Дик с Коннетом поздоровались за руку с Лим Ченем, понимая, что с этой минуты многое зависит от китайца. И тот тоже это понял и дружелюбно щелился на еще невыспавшихся белых великанов. Он втащил в кабину чемоданы, начал помогать привязывать к сидениям биогенераторы.
— Быстрее! Быстрее! — подгонял его Фелуччи, поглядывая на часы.
— Моя самолета дает 500 километров час. Мы будем лететь осень шустро, — отшучивался Лим, показывая свои кривые зубы.
Двигатели прогревались минут пять, затем, набирая скорость, самолет понесся по бетонной полосе в сторону прерии. Плавно оторвавшись, он сделал крутой вираж, пролетел над гасиендой, почти касаясь колесами верхушек высоких мескитов. Шесть маленьких цветастых фигурок, отделившись от сверкающей крышей «ясуры» и выбежав на середину двора, махали руками, прыгали, что‑то выкрикивали им вслед, задрав к небу свои мордашки.
Солнце поднималось над лазурной поверхностью моря, проникало в кабину сквозь иллюминаторы, внося в этот наполненный гулом мирок что‑то призрачное, фантастическое, усиленное еще больше продолговатыми конструкциями биогенераторов, переплетением проводов, фокусирующих катушек.
Ровно в девять они кружились в трех километрах от оживленной морской трассы. Где‑то здесь должен пройти гигантский непотопляемый контейнеровоз «Форчун оптима» с грузом электронного оборудования фирмы «Цейтис и Джексон». Фирма «Цейтис и Джексон», во избежание всяких непредвиденных аварий, — самолеты часто взрываются, разбиваются, поезда сходят с рельс — пользовалась лишь надежным транспортом. Продукция фирмы доставлялась во все точки земного шара, на рынки Европы и Азии, Африки и Японии, доставлялась вот уже в течение многих лет без опозданий и сбоев. Заказчики сверяли свои часы по приходу в порт назначения этого исполина океанских вод. Упакованные в пластмассовые ящики миллионы электронных роботов экстра класса, этих незаменимых помощников всех домохозяек, разукрашенные под белых, желтых, черных жителей всех континентов с миниатюрными глазками‑лампочками тоже любого цвета, всегда послушные и приветливые, покоились пока в электронном сне в сотнях тысяч ящиков фирмы «Цейтис и Джексон», готовые исполнить приказ их будущего хозяина.
