На третий день пути от оазиса Дахла мы оказались в настоящих песках. Ранее песчаные участки перемежались скалистыми формированиями, возвышавшимися здесь и там. Теперь же только дюны вздымались волна за волной, и с возвышенности, случайно оказавшейся на пути, было видно, что их бесконечные гребни расстилались до самого горизонта. Но чаще поле зрения ограничивалось близлежащей дюной, пока мы пересекали очередную неглубокую ложбину.
Двигаться, как раньше, зигзагом, из одной ложбины в другую стало невозможно, валы дюн тянулись на многие мили, под углом к направлению нашего движения. В некотором смысле ехать было легче, так как поверхность дюн ровнее склонов вади, и мы могли ориентироваться по компасу, но зато приходилось взбираться на каждый гребень и спускаться с него. Более того, склоны очень часто оказывались чересчур круты для грузовиков, и приходилось разгружать один из них, чтобы использовать его как буксир, а затем вновь загружать.
День за днем мы бороздили нескончаемые пески, преодолевая дюну за дюной, чтобы вновь увидеть лишь вздымающиеся песчаные гребни. Иногда удавалось проехать за день двадцать миль, иногда — сорок, в зависимости от времени, затраченного на откапывание застрявших автомобилей, и песчаных бурь, налетавших с юга. Несколько раз на нас обрушивался джибли, как называют в Ливийской пустыне южный ветер, несущий огромные массы песка. Каждый раз приходилось останавливать караван и закрывать окна автомашин, но песок проникал в мельчайшие щели, золотистая пыль тонким слоем покрывала нашу одежду и все предметы внутри, вызывая кашель и причиняя массу других неудобств. Мы беспокоились, как бы не засорились двигатели, хотя, уезжая из Луксора, запаслись специальными защитными чехлами, пока не подводившими. Все бури оказывались непродолжительными, кроме одной, начавшейся с появления полудюжины «песчаных дьяволов» — огромных вращающихся столбов песка, с колоссальной скоростью несущихся над песчаными холмами и впадинами.
Увидев их, мы немедленно остановили караван, закрыли машины, а лица обернули тканью. Буря бушевала больше часа, и все это время видимость была хуже, чем в самом густом лондонском тумане. Песок несся с такой силой, что действовал подобно наждачной бумаге. Когда мы наконец смогли выйти из машин, оказалось, что с наветренных бортов начисто содрана краска.
На пятый день мы обнаружили первые следы погибшей армии Камбиза. Около десяти часов утра один из наших проводников указал в сторону большого пятна на склоне дюны. В первый раз за последние два дня мы видели какое-то образование, отличающееся от монотонно-желтого цвета песка, и решили осмотреть его.
К нашему великому восторгу, это оказались остатки одного из громадных складов, в котором интенданты Камбиза запасали кувшины с водой для своей армии, и участок длиною более мили был усеян глиняными обломками, частично засыпанными песком.
Мы провели более часа в надежде отыскать что-либо еще. Но нам не удалось обнаружить ничего, кроме бесконечных осколков. Однако эта стоянка безоговорочно подтверждала истинность записанного Геродотом рассказа, а сам факт, что последними и, возможно, единственными людьми, стоявшими до нас на этом самом месте, были те самые персидские воины, ночевавшие здесь много столетий назад, подействовал на всех нас возбуждающе.
Надо сказать, Сильвия заметно оттаяла после того, как я поведал о своих злоключениях. Она больше не позволяла себе саркастических острот в мой адрес, и оказалось, что уживаться с ней значительно проще, чем я думал. Она не отличалась особой эрудицией ни в чем, кроме египтологии, но я подозревал, что и это было результатом длительной совместной работы с отцом. Однако она была очень сильной физически, обожала разнообразные упражнения, и жизнь в пустыне, казалось, вполне устраивала ее, позволяя проявить все свои лучшие качества.
Незначительные происшествия, случавшиеся в экспедиции, никогда не выводили ее из равновесия, и меня всегда восхищало спокойствие, с которым она отдавала распоряжения, окруженная возбужденно тараторящими арабами. Она не была подвержена солнечным ударам, никогда не надевала шляпу, и ее золотистые волосы стали совсем светлыми.
Однако меня всегда удивляло, что Сильвия не проявляет ни малейшего интереса к приготовлению пищи. Однажды, когда мы вдвоем шли впереди каравана, она сказала, что терпеть не может готовить. На мое замечание, что это может оказаться серьезной помехой, если она собирется когда-нибудь выйти замуж, она ответила:
— Вы правы. Если я стану женой бедняка, из меня не получится ничего хорошего. Однако я ужасно хочу выйти замуж и обзавестись семьей. Я сыта по горло нищенским существованием, которое влачила последние годы, — постоянная нехватка денег, вечная экономия, чтобы выгадать гроши. Отец пытался соблюдать приличия и жил в дорогих отелях, но ему то и дело приходилось договариваться с управляющими об отсрочках и страдать от унижения, недоплачивая слугам. После смерти матери наша жизнь пошла наперекосяк, и я многое отдала бы, чтобы иметь свой дом и каждую зиму не устраивать здесь непозволительную показуху, а летом, в Англии, не жить в грязи дешевого пансиона.
Эта вспышка приоткрыла жизнь Сильвии с совершенно неожиданной стороны, о которой я не подозревал, хотя и знал, что ее отец не из богатых.
— Такая жизнь, должно быть, весьма утомительна, — участливо кивнул я. — Но здесь вы вращались в весьма состоятельных кругах, и вам наверняка встречалось немало подходящих женихов.
— Каждый сезон я торчала на раскопках с отцом, — вздохнула она, — а в таких местах можно встретить лишь молодых археологов — энтузиастов своего дела, но почти без денег. И, кроме того, только очень богатые люди могут позволить себе отдых в Каире или Луксоре, и это, в подавляющем большинстве, — люди среднего возраста или уже старики.
— Ну, не сгущайте краски, Сильвия! — возразил я. — Вы на редкость привлекательны и знаете об этом; кто-то наверняка увлекался вами.
— О, да. Но те, у кого были деньги, почему-то оказывались вдвое старше меня или уже женаты, а единственный интересовавший меня человек не имел ни цента. Он был археологом, одним из самых многообещающих, когда-либо работавших с отцом, но все его расходы оплачивало университетское археологическое общество. Я уже собиралась все бросить и выйти за него замуж, но отец сказал, что в таком случае выгонит его. Мне не хватило духу с самого начала семейной жизни существовать на подачки.
— Думаю, вы правы, — сказал я. — Через несколько недель любовь в шалаше не доставит особой радости, к тому же, всегда остается вероятность появления детей, что еще больше может все осложнить.
Ее лицо зарделось, и она повернулась ко мне.
— О-о, но я обожаю детей. Именно поэтому я так стремлюсь замуж. Я хочу завести не менее четырех и не страшусь работать в детской до мозолей. Я уверена, что стала бы хорошей женой, поскольку по натуре преданна и научилась быть экономной. Но, если я не смогу позволить себе завести слуг, то, думаю, возня на кухне сведет меня с ума через несколько месяцев.
— Но разве вы не можете устроиться на работу, чтобы быть в состоянии платить слугам? — спросил я.
