Книга Пражское кладбище, страница 81. Автор книги Умберто Эко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пражское кладбище»

Cтраница 81

Симонини пожинал плоды своей стратегии: если не быть, то казаться разведчиком.

— Ну, мне желательно взять качественный материал. Я умею отличать злаки от плевел. Хорошо оплачу. Но если не увижу качества, рассержусь. Ясно?

— Но что именно вас интересует?

— Если бы я знал, не стал бы оплачивать вас. У меня и без вас состряпают любой документ. Но я им должен задавать содержание. И не эти вот бла-бла-бла о том, что евреи ожидают Мессию. Это не волнует помещика, мужика. Ждут евреи Мессию или не ждут, русским подданным я должен объяснить одно: что это сулит лично для них.

— Но почему вы хотите знать исключительно о евреях?

— Потому что у меня в России евреи. Будь дело в Турции, я занялся бы армянами.

— То есть ваша цель — уничтожение евреев, как и у Осман-бея, если вы с ним знакомы?

— Осман-бей маньяк. Он сам еврей. От таких подальше. Я не собираюсь уничтожать евреев. Могу сказать, что евреи мое оружие. Я намерен укреплять моральные устои русского народа и не желаю (или, лучше сказать, не желают те, чьи желания для меня закон), чтобы этот народ поворотил свое недовольство против царя. Так что нужно иметь врага. Незачем искать его, ну не знаю, среди татар или среди монголов, как искали наши бояре в старину. Порядочный враг, устрашающий и узнаваемый, должен быть прямо в доме или у самого порога дома. Вот поэтому евреи. Провидение господне ниспослало нам их. Так используем, черт возьми, и да ниспошлет он всегда нам еврея или двух, чтобы было кого ненавидеть. И бояться. Дарить надежду собственному народу — именно для этого нужен враг. Говорят, патриотизм — последнее прибежище подонков. Не имея моральных принципов, мерзавцы обычно заворачиваются в знамя. Все канальи беспокоятся о чистоте своей канальей расы. Нация — это из лексикона обездоленных. Самоосознание строится на ненависти. Ненависти к тем, кто отличается. Ненависть необходимо культивировать. Это гражданская страсть. Враг — это друг всех народов. Нужно кого-то ненавидеть, чтобы оправдывать собственную мизерность. Ненависть — истинная природная страсть. Аномальна как раз любовь. За нее Христа и распяли. Христос выступал против человеческой природы. Никого не пролюбишь всю жизнь. Не пролюбишь: вот и измены, и матереубийства, и предательства друзей. А проненавидеть всю жизнь очень даже можно. Лишь бы предмет страсти не девался никуда и все торчал на одном месте, разжигая нашу ненависть. Ненависть греет душу.


Дрюмон Симонини закручинился от этого разговора.

Похоже было, что Рачковский говорит серьезно и если не получит материала — «рассердится».

А он-то, Симонини, ну не то чтобы расстрелял все патроны, вовсе нет — у него было собрано много всяких листов для разнообразных протоколов, — но он не мог отделаться от чувства, что его работа годна и на более важную цель. Не разрисовывать антихристовы деяния по заказу разных Глинок, а обслуживать нечто существенное. Ну в общем, не мог он за бесценок отдавать свое усовершенствованное кладбище. Хотел нагнать цену. Выжидал.

Посоветовался с падре Бергамаски. Тот, как мы помним, хотел от него получать улики против масонства. — А про евреев уже опубликована книга, — проронил иезуит. — «Еврейская Франция» Эдуара Дрюмона. Сотни страниц. Он знает, поди, побольше тебя.

Симонини только открыл и сразу: — Да там то, что писал старина Гужено полтора десятка лет тому. — Ну и что. А продается великолепно. Видно, читатели не помнят Гужено. A в России читатели, конечно, и Дрюмона не знают. Не ты ли гений перелицовок. Давай, поразнюхай, что там говорят и чем занимаются Дрюмон и его товарищи.

Заручиться доступом к Дрюмону оказалось нетрудно. В салоне Адан Симонини втерся в доверие к Альфонсу Доде и получил приглашение на вечера, проводившиеся попеременно с вечерами Адан, в доме Альфонса Доде в Шанрозе, где гостей принимала грациозная Жюли Доде, а гостями бывали Гонкуры, Пьер Лоти, Эмиль Золя, Фредерик Мистраль и как раз именно Дрюмон, свежеиспеченный автор «Еврейской Франции». Познакомившись, Симонини постепенно развил и углубил это знакомство, сперва записавшись в «Антисемитскую лигу», которую тот основал, а впоследствии — предложив свои услуги для созданного Дрюмоном журнала «Либр Пароль» («Свободное слово»).

Пражское кладбище

У Дрюмона имелись грива и большая черная борода, крючковатый нос, огненные очи. По расхожей физиогномике он был вылитый еврейский пророк. Да и в антииудаизме Дрюмона было нечто мессианское. Будто Предвечный Творец специально уполномочил его сживать со свету свой избранный народ. Симонини был обворожен антиеврейской оголтелостью Дрюмона. Тот евреев не терпел восторженно, истово, на грани сексуального запала. Не философский, политический антисемитизм Туссенеля, не богословский, как у Гужено, — нет, это были эротические спазмы. Послушать, как Дрюмон источал свои речи на нудных заседаниях редакционного комитета. — Я с удовольствием пишу предисловие к трактату Депорта о кровавом завете у евреев. Здесь не средневековые случаи! О нет! И в теперешнее время еврейские баронессы в изящных салонах вливают кровь христианских младенцев в пирожные, угощают друзей! Затем: — Семиты корыстны, любостяжательны, скаредны, суетливы, ловки, хитры, а мы энтузиасты, герои, рыцари, бессеребреники, прямодушные, открытые почти даже до наивности. Семит прозаичен, не видит дальше собственного носа, вы знаете, что в Библии нет ни слова о потустороннем мире? А у арийцев запредельность — страсть. Ариец вскормлен идеалами; наш христианский бог находится вверху небес, еврейский появляется когда-нибудь на горе, когда-нибудь из куста и никогда не свыше. Семиты — торгаши. Арийцы землепашествуют, слагают стихи, схимничают и прежде всего сражаются, бросая вызов судьбе. У семитов отсутствуют творческие дары. Кто и когда видел евреев — музыкантов, живописцев, поэтов? Кто и когда видел еврея, сделавшего хотя бы одно научное открытие? Ариец — изобретатель, а семит — использователь изобретений арийца.

Дрюмон повторял за Вагнером: «Невозможно представить себе, чтобы деятель древности или же современной эпохи, герой или любовник, мог бы быть сыгран евреем и чтоб публика при этом не тряслась бы от хохота. Что, кстати, хуже всего отталкивает — это еврейский выговор. Оскорбительно нашему слуху это резкое, сиплое, визгливое их произношение. Естественно, что врожденная сухота еврейского духа, столь ненавидимая нами, острее всего ощущается при пении, ибо пение отразило все, что есть самого живого и искреннего в личности. За евреями можно признавать любые способности, кроме певческих, в которых им отказано самою природой». — Как так, — спросил кто-то из слушателей, — а музыкальный театр? Россини, Мейербер, Мендельсон, Джудитта Паста, они все евреи… Другой слушатель сказал: — Все же, думаю, не музыка главнейшее из искусств. Не говорил ли этот самый немецкий философ, как его… Что музыка ниже живописи и литературы, потому что способна раздражать тех, кто ее не хочет слышать? При тебе играют мелодию, которую ты не любишь, а ты вынужден слушать. Как если бы кто-то вынул из кармана надушенный платок, запах от которого тебе противен. Слава арийцев — это литература. Ныне она в упадке. А на первом месте музыка, раздражительница чувств вырожденцев и дегенератов. Самое музыкальное из животных, после крокодила, — еврей. Пианисты, скрипачи, виолончелисты… — Да, но большей частью исполнители, паразиты на чужом таланте, — обрывал Дрюмон. — Вы тут говорили, Мейербер, Мендельсон, это все второй сорт, а Делибес и Оффенбах — совершенно не евреи. Вспыхивает дискуссия, чужды ли музыке евреи или же музыка является еврейским искусством по преимуществу. Мнения тотчас разделились.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация