– А на самом деле?
– На самом деле местное общество не отличается особым разнообразием. Отец, шериф, мэр, еще… пара-тройка состоятельных людей. Ему просто больше не с кем было общаться, а одиночество, надо полагать, тяготило. Ссылка лучше смерти, но она не перестает быть ссылкой…
– За что его сослали?
Мирра приподняла бровь. Успокоилась. И кажется, спохватилась, что сказала слишком многое. Но сказанного не вернешь, и Мирра пыталась сообразить, как использовать собственную оплошность.
– За своеволие. – Она все-таки села и со вздохом попросила: – Вы не могли бы… чай… в горле пересохло… эти волнения…
И Райдо соглашается, что столь очаровательной девушке не следует волноваться из-за событий давних. Эти события интересны ему исключительно с точки зрения истории. Он всегда историей интересовался.
Мирра не поверила.
Кивнула.
Улыбнулась. Сидит. Ждет чая. Молчит, только пальцы ее выдают нервозность. Что она задумала? А Райдо чаю не хочется совершенно. Снова мутит. И сидеть тяжело, он склонился, оперся на широкий подлокотник, надеясь, что выдержки хватит на этот разговор. Он ведь скоро закончится.
Должен.
Чай подали. Дайна мрачна и, кажется, ненавидит его. Ну, или почти ненавидит. Будь ее воля, ушла бы, да и не просто ушла – сбежала бы из дома… почему тогда держится? Упрямится. Слуг так и не наняла, неужели думает, что Райдо забудет? Или нет, не забудет, но вернется в прежнее свое существование, когда его мало что интересовало, помимо виски и боли.
Нет уж, у него есть Ийлэ… и надо просто потерпеть. Она наверняка тоже не обрадовалась встрече и, дождавшись конца нелепого этого обеда, сбежала на свой чердак.
На чердаке Ийлэ чувствовала себя в безопасности.
А рядом с ним…
Мысли путались. И чашку Райдо принял машинально. У чая был горький, тяжелый запах, который показался смутно знакомым.
– Это… очень печальная история. – Мирра вернулась в образ прекрасной леди. – Мама мне рассказывала… правда, я не знаю, сколько в рассказе правды… он был королевским ювелиром… и кажется, родственником королевы, но об этом предпочитали помалкивать, не то родство, которое могло бы принести выгоду.
Она говорила, и голос ее убаюкивал.
– Пейте чай. Вам следует пить больше жидкости. Мой отец так полагает. А он хороший доктор, хотя вы ему не доверяете, но… пейте, это и вправду помогает. Жидкость выводит из организма яды, которые образуются при болезни.
Горький чай.
И сладкий, до того сладкий, что слипаются губы.
Райдо пьет. Допивает до дна чашки, а Мирра подливает вновь.
– Он создавал вещи удивительной красоты. Говорили, что он гений… был гением… гениальность еще никого и никогда не спасла. Он встретил найо Луари и женился на ней. Королева была против. Думаю, она не хотела делиться. Я бы тоже не захотела делиться своим ювелиром. Она могла бы казнить его. Или ее, но поняла, что тогда останется без украшений, а ведь он и вправду был гением. И тогда она отправила его сюда. В ссылку. И запретила покидать этот растреклятый городок.
Поэтому они остались.
Когда шла война.
Когда стало очевидно, что альвы проиграли.
Когда открылись пути к Побережью…
Королева не простила изменника.
Ему некуда было бежать. Мерзко. Почти так же мерзко, как чай, который Райдо пьет, потому что… почему? Мутно все. Непонятно. Но сладость склеила губы…
– И вот они здесь жили… отец говорил, что найо продолжал работать… он надеялся выслужить прощение. И если бы не война, у него бы получилось… наверное… или нет?
…королевский ювелир.
…королевские драгоценности.
…сколько они стоят? Много… альвийская работа дорога, а уж такая…
…Бран знал.
…Бран – глупец, если убил… он не нашел драгоценности и потерял того, кто мог бы их создать… скотина этакая… жаль, что сдох, Райдо вызвал бы его… вызвал бы и убил… Бран…
Мысль кувыркнулась и выскользнула из обессилевших рук.
Или не мысль, но чашка. Расплескались остатки чая, расплылись по рубашке, по ковру. И Райдо мрачно подумал, что его рубашка, впрочем как и ковер, без того достаточно грязны. Он хотел встать, но тело стало непослушным, его словно выпотрошили и набили шкуру влажной соломой. Колется.
Изнутри.
Чушь, конечно, но ведь колется и изнутри.
Встать надо… ноги не держат, а кресло удобное… и в сон клонит… и все равно кто-то помогает.
– Обопритесь на меня…
Опирается.
Он слишком тяжелый для девушки, и та едва ли не падает. Ругается. Леди не должны ругаться, впрочем, эта – не леди… маска… он помнит.
Два шага до диванчика, на который ему позволяют рухнуть. И мутит, качает на волнах, точно диванчик – это не диванчик, а колыбель… все из-за чая… конечно, из-за чая… не стоило его пить.
– Спите, – говорят ему.
И Райдо проваливается в сон. С другой стороны, это даже хорошо, он давно не высыпался нормально, а потом на свежую голову и думать будет легче.
О королевском ювелире.
О королевских драгоценностях… об Ийлэ… альва… глаза зеленые, и сама дикая. Она позволяет Райдо жить, потому что от его жизни зависит ее собственная. И в этом есть высший смысл, правда, Райдо пока не понял, какой именно… но ведь есть же… есть…
Надо дышать.
И выбираться из сна.
Мирра несколько секунд сидела, прислушиваясь к дыханию пса. Она надеялась, что отец не ошибся с дозировкой. Он вечно все делал не так. Слабый. И матушка при всей ее кажущейся хитроумности ничуть не сильней.
Мирра подошла к двери.
– Спит? – поинтересовалась Дайна.
– Спит. А второй?
– С твоей сестрицей… чай уже подала.
Она все-таки заглянула в комнату.
– Сам дошел?
– Сам, – поморщилась Мирра, потирая плечо. Неподъемным он оказался. Неповоротливым.
– Повезло. Не перетянули бы. Он тяжеленный, как… иди сюда. – Дайна склонилась над телом. – Подержи… раздеть надо, иначе не поверят…
Мирра прикрыла дверь: в доме нет лишних людей, не считая дорогую сестрицу, которая совершенно ненадежна, но вместе с тем не особо умна. Однако Мирра не любила рисковать.
Ключ повернулся в замке.
– Помоги, говорю, – прошипела Дайна, которая отчаянно пыталась стянуть с пса рубашку…
– Оставь. И так сойдет. А вот штаны лучше снять. И ботинки.
Дайна нахмурилась, но возражать не стала. Правильно. Молчание – золото, а золото Дайна умела ценить, впрочем как и собственную жизнь. Мирра дернула за ленту и поморщилась от боли… ничего, немного боли не повредит… в боли есть своя прелесть, которую не каждый способен оценить.
