– Отставить! – взял себя в руки капитан. – Заблокировать выход из тоннеля! Никого не впускать, никого не выпускать! – Он поднес ко рту портативную рацию. – Триста двадцать шестой – семьдесят седьмому!
– На связи триста двадцать шестой! – тут же отозвался командир вертолета.
– Сообщите в штаб: имели огневой контакт с диверсантами, подполковник Дыгай погиб, двое бойцов ранены! Противник частично уничтожен, несколько диверсантов проникли в тоннель УКП!
– Вас понял, семьдесят седьмой, – ошарашенно отозвался пилот.
Москва
Они вышли в пустой коридор и подошли к соседней двери.
– Мой заместитель в отпуске, – пояснил Полибин. – Поэтому я разместил у него следователей…
– Большое спасибо! – в очередной раз и с неменьшим сарказмом поблагодарил Балаганский.
И в очередной раз давний товарищ не ответил. Да и товарищи ли они теперь?
Кабинет заместителя по размерам и оформлению был приблизительно такой же, как у начальника: пустой полированный стол отсутствующего хозяина, чуть повернутое мягкое кресло с подголовником, сзади зашторенная карта, сейф, дверь в комнату отдыха… С портретов на стене так же строго глядят руководители страны и товарищ Дзержинский. Лишь часы, что пониже портретов, здесь не в белом, а в бежевом корпусе. Да стучат чуть погромче. Или это Георгию показалось?
Ближе к окну – длинный стол для совещаний, стулья с высокими спинками. Во главе, тяжело опираясь локтями о столешницу, восседает немолодой грузный генерал-лейтенант с бульдожьим лицом и глазами-буравчиками. По правую руку – хорошо знакомый Балаганскому генерал-майор Петин. Они многократно встречались на ЧП с «карандашами» – Петин обычно руководил следственной группой и всегда был в костюме с галстуком, сегодня главком впервые увидел его в отутюженной, тщательно подогнанной форме. Следователь был во всеоружии: перед ним лежал какой-то бланк, ручка, блокнот, а в руках он крутил маленький цифровой диктофон.
– Проходите, Георгий Петрович, присаживайтесь. – «Бульдог» указал на стул слева от себя. Лицо его ничего не выражало.
– Я вам больше не нужен? – спросил Полибин. Держался он несколько скованно, очевидно, понимал: если что случится, привлекать его к ответственности будут именно эти люди.
– Большое спасибо, – так же безэмоционально кивнул «бульдог». – Можете быть свободным.
Полибин вышел и тихо закрыл за собой дверь. Балаганский ему позавидовал: он бы тоже хотел «быть свободным» и уйти отсюда. Часы действительно стучали громче, а может, это стучит кровь в висках… Он никак не мог сосредоточиться – слишком много информации, касающейся его лично, свалилось за короткое время: нашедший его покойный отец, обнаруженная готовая к старту «Сатана», утечка совсекретной информации, агент «Лиса» в личине его любимой Инессы, и вот допрос…
– Я начальник отдела по защите государственной тайны Главного Военно-следственного Управления Трегубов Игорь Ильич, – представился «бульдог», гипнотизируя его пронизывающим взглядом.
– Начальник военно-следственного Управления по РВСН Петин Сергей Геннадьевич, – в тон начальнику, строго официально произнес второй следователь, как будто впервые встретился с главкомом рода войск, который он обслуживал. Как будто они не напились до чертиков после осмотра места взрыва «РС-24», где валялись куски человеческих тел и невыносимо пахло горелым мясом. Как будто вместе не проклинали эксплуатационников, когда из-за нарушений техники безопасности десять солдат отравились парами гептила…
«Все это продуманная тактика, – понял Георгий. – Они дают подследственному осознать свое положение. И форму специально надели, чтобы показать, что не только я генерал»…
– Вы будете допрошены, пока в качестве свидетеля, – сказал Трегубов. – Следствие предупреждает вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и отказ от дачи показаний. Распишитесь!
Сидящий напротив Петин ловко развернул к нему бланк и положил рядом авторучку. Главком расписался.
– Прошу вас отключить телефон, – то ли попросил, то ли приказал Трегубов.
Балаганский помедлил, но потом решил, что это все-таки просьба, и выполнил ее. Тем более что звание и должность «бульдога» позволяли ему отдавать и приказы.
– Допрос будет проводиться с использованием звукозаписи, – поставил его в известность генерал-лейтенант, а Петин включил диктофон.
– Папку, касающуюся операции «Подснежник», действительно принесли к вам домой?
– Да.
– Расскажите подробно: чем была обусловлена необходимость доставки домой документов особой важности, кто принял такое решение, кто доставил, кто ещё мог видеть эти документы.
– Решение принял я, но в тот момент не было известно о степени секретности документов. Речь шла о содержимом спецчемодана, обнаруженного в потерпевшем катастрофу самолете. Папку принёс капитан Ерманов по моей команде. Я тогда был болен, а дело не требовало отлагательства…
– Вы на тот момент уже знали, что дело не требует отлагательства? – ухватился за последние слова Трегубов. Хватка у него действительно была бульдожья.
– Не совсем так, – замялся Балаганский. – Просто дело касалось моего отца – командира того самолёта подполковника Балаганского Петра Семёновича. И мне было интересно все, что связано с его гибелью.
– То есть вы действовали, исходя из личных побуждений?
– Можно сказать и так, – вздохнул главком. – Хотя в этой истории очень трудно определить – где кончается личное и начинается служебное…
– Когда вы узнали, что в чемоданчике находятся документы высшей степени секретности?
– На папке было рукописно обозначено: «Особой важности», да и на каждом документе тоже. Но прошло тридцать лет, а обычно через двадцать пять даже такой гриф снимается. Тем более СССР распался, коренным образом изменилась военно-политическая обстановка. Я не думал, что секреты уже несуществующей страны окажутся столь… – Балаганский на секунду задумался, подбирая слово, – …окажутся столь актуальными.
– Как долго папка находилась у вас дома?
– До утра следующего дня. Я лично привёз её в штаб.
Петин сделал какую-то запись в блокноте.
– Продолжайте, – сказал Трегубов.
– Да, собственно, и всё, – пожал плечами Балаганский.
– Вы не ответили на вопрос: кто, кроме вас, мог видеть документы до того момента, когда они попали в штаб.
– Никто.
– А капитан Ерманов?
– Исключено! Папка была опечатана, и я лично сорвал печать.
– А жена могла ознакомиться с документами?
– Тоже исключено! После прочтения я спрятал папку в домашний сейф, а утром отвез на службу…
Балаганский осекся, вспомнив, что не сразу спрятал дело «Подснежник»! Ослабленный болезнью и алкоголем, он уснул, и папка выпала из рук. Проснувшись через два-три часа, он обнаружил ее на полу, возле дивана, и уже тогда спрятал в сейф. Он почувствовал, что кровь прилила к лицу, и понял, что краснеет.
