– Ты про губу?
– Ага.
– Прошлым летом.
Она молчит, и это дает ему возможность рассмотреть, как ветер треплет ее волосы во все стороны, будто они легче, чем воздух. Она все еще медлит с ответом, и он глядит, как она с задумчивым видом завязывает ботинки.
– А что, школьные правила это не запрещают?
– Правила такие древние, что у пирсинга просто не было шанса в них попасть. Но лучше даже не пытайся явиться на урок в коротких штанах. Дот и Джо говорят, что я могу выглядеть, как «никчемный раздолбай», пока веду себя, как джентльмен. Тебе не нравится?
– Нет, нравится. Просто…
– Ты будто удивлена, что тебе нравится, – смеется Колин, глядя, как Люси встает.
– Мне кажется, когда я училась в старших классах, парни такого не делали. По крайней мере, такие, как ты.
– Такие, как я?
– Ну, хорошие. Хулиганы – да, те были бы все в татуировках и в пирсинге, буйные такие.
– О, я определенно буйный.
Ее губы изгибаются в полуулыбке.
– Я в этом не сомневаюсь.
– И откуда ты знаешь, что я хороший? Может, я хулиган с фетишем насчет призраков.
Она смотрит на него в изумлении, раскрыв рот, и ему хочется схватить камень и дать как следует себе по башке. Но тут Люси закидывает голову и издает до смешного громкий, фыркающий смешок. Колин облегченно выдыхает. Похоже, шутки насчет призраков здесь катят.
– Ты хороший, – все с той же широкой усмешкой утверждает она. – У тебя это на лице написано. Ты просто не можешь ничего скрывать.
Он смотрит, как ее глаза меняют цвет с зеленого на серебристый, как ее губы складываются в его любимую шаловливую улыбку. Он думает о ее волосах, о глазах, о том, как она сливается с фоном для всех, кроме него:
– Ты тоже.
– Правда?
– По крайней мере, не от меня.
Улыбка исчезает с ее губ, но остается в глубине глаз, даже когда она отводит взгляд.
– Хорошо.
Птица хлопает крыльями в зарослях тростника рядом с тропинкой, ведущей вглубь леса, и последние забытые листья хрустят под ногами. Они идут в ногу, но шаги Люси как будто легче, тише.
И теперь, когда он разрешил себе верить, в глаза бросаются и другие различия. Ее щеки не раскраснелись от холода. Каждый его выдох облачком замирает перед лицом, но воздух у губ Люси совершенно прозрачен. Идя рядом с ним, она оглядывается, будто способна разглядеть любую деталь в лунном свете, и он задумывается – может, она как кошка? Темнота для нее не помеха? Странно, конечно: вроде теперь, когда они оба признали, что она мертва, а он – нет, запретных тем быть не должно, но ему кажется, что спрашивать ее, на что это похоже, не стоит.
– Так значит, ты мне веришь? – спрашивает девушка.
Парень раздумывает, нужно ли передавать ей рассказ Джо, но решает, что сейчас не время вдаваться в подробности.
– Я нашел твою историю. Видел твою фотографию. Тебя убил бывший директор школы, там, у озера.
Она кивает, глядя в сторону, на воду; вид у нее не особенно заинтересованный.
– Интересно тогда, почему мне там так нравится. Должно бы быть наоборот.
– Это странно – помнить не все?
Она подбирает лист и внимательно его разглядывает.
– Да, наверное. Самое странное – либо все, либо ничего. Я в мельчайших деталях помню букет, который подарил мне папа на какой-то праздник, но не помню его лица.
– Ничего себе… – звучит по-дурацки, но, правда, что еще тут можно сказать?
– Я тут как-то вечером думала над этим. Знаешь эти игры по телевизору, когда кто-нибудь стоит в телефонной будке, и с пола фонтаном бьют деньги, и сколько он поймает за минуту, столько ему и достанется?
Он понятия не имеет, о чем она говорит, но решает рискнуть:
– Конечно.
– Ну, и часть банкнот – это двадцатки, может, пара сотенных тоже есть, но в основном это бумажки по доллару Так что кажется, что внутри будки летает куча денег, но на самом деле это не так. Однако какая бы там ни получилась сумма, ты все равно будешь рад, что у тебя в руках деньги.
Она легко огибает валун, торчащий посреди тропинки; он вскакивает на камень, потом перепрыгивает на длинное трухлявое бревно. Он чувствует, что она краешком глаза наблюдает за ним.
– В общем, у меня такое ощущение, что в какой-то момент после смерти у меня была минута в такой вот будке с воспоминаниями, и я успела ухватить несколько пятерок, но в основном это были бумажки по доллару.
– То есть, другими словами, ты рада, что у тебя есть хоть что-то…
– Но то, что у меня осталось, практически никуда не годится, – заканчивает она, криво улыбаясь.
– На эти бабки ничего не купишь, да? Вроде того, кем ты была, или почему ты здесь?
Она смеется, в глазах светится облегчение.
– Да, точно!
Это просто добивает его, потому что ему начинает казаться, что именно ему и никому другому нужно было понять ее с самого начала.
– Прости меня, я был придурком.
– Да не был ты придурком, – Люси опять фыркает. – Господи, я уже и забыла, как я люблю, когда так выражаются. А еще «урод» есть.
– Это тоже про меня. Ты такая: «Эй, я мертва», а я в ответ: «Вау, это отстой. Все, я пошел».
Она опять смеется, на этот раз громко, так, что эхо отскакивает от обступивших их деревьев. Он просто обожает этот звук, ему нравится, что такое хрупкое с виду существо способно быть настолько громким.
– Ну а как ты должен был отреагировать? На самом деле, думаю, меня бы больше напугало, если бы ты остался совершенно спокойным. Я бы, наверно, подумала: «Может, у этого типа фетиш насчет призраков».
Теперь очередь Колина смеяться, но он быстро замолкает.
– Моя мама начала видеть всякое такое. Так она и… – Он останавливается, поворачивается к ней. – Понимаешь, после того, как мы сюда переехали, пару недель спустя… Мою старшую сестру, Кэролайн сбил грузовик по дороге в школу. Она на велосипеде была. Машину, наверное, даже не заметила. Мама не выдержала, она сорвалась. Потом, где-то месяц спустя, она начала говорить, что пару раз видела Кэролайн на дороге. Однажды вечером посадила нас всех в машину, сказала, поехали в город мороженое есть, а потом, на мосту, крутанула руль в сторону.
– Колин, – шепчет Люси, – Это ужасно.
– Родители погибли. Я выжил. Так что, когда ты сказала мне, что думаешь – ты мертва, я с катушек слетел.
– Господи, конечно! – Она убирает с лица волосы, обнажая гладкую, бледную кожу. Она такая красивая; как ему хочется прижаться щекой к ее щеке. – Прости меня, пожалуйста.
