– Так вот почему у меня вся грудь в синяках, – говорит Колин.
– Правда? – Это явно производит на Джея впечатление.
Колин распахивает ворот больничной рубашки и демонстрирует синие отпечатки кулаков у себя на ребрах. Джей издает смешок, который под укоризненным взглядом Дот быстро превращается в кашель. Бывает у Дот настроение, перед которым бессильно все обаяние Джея. Например, когда она переходит в режим «Дот-защитницы».
– Слушай, а ты не знаешь, где Люси?
Джей опять косится на Дот; видимо, замечает, как у нее напряглись плечи, потом переводит взгляд на Колина и одними губами произносит:
– Здесь.
Она не ушла.
Только когда лунный свет заполняет окно, проливается на пол, Колин окончательно приходит в себя. Дот уже ушла, и у дальней стены пусто, если не считать смутных геометрических очертаний медицинских приборов. Все окружающее выглядит каким-то… некрасивым. Даже тени кажутся плоскими, что ли, в сравнении с теми, что теснились там, вокруг странной тропинки.
В палату заходит Мэгги еще раз проверить показания приборов.
– Как самочувствие?
Он пожимает плечами и, в ответ на ее вопрос об уровне боли, отвечает:
– Около шести.
Она достает из кармана упаковку таблеток и дает ему несколько и стакан воды.
– Она еще постарается зайти?
Колин заглядывает ей в лицо. В темноте трудно разобрать его выражение, и Мэгги не смотрит на него – делает пометки в карте, но он знает, что речь идет не о Дот.
– Наверное. Почему ты ее не пускаешь?
Она вздыхает, расправляет складки одеяла у него в ногах.
– Я скажу тебе то же, что и ей: ничего хорошего из этого не выйдет.
– А как ты поняла, что она такое?
– А ты как?
– Она мне сказала, – отвечает он. – Но тебе-то она не говорила. Ты просто сразу это поняла.
Мэгги кивает, потом смотрит ему прямо в глаза.
– Ее убили практически сразу после того, как я поступила в школу. Мы никогда не были знакомы, но ее лицо тогда было во всех новостях. – Она замолкает, изучая его лицо, и глаза ее наполняются болью. – Но ведь ты не об этом спрашиваешь, правда? Да, я видела здесь таких, как она.
Колин сглатывает, но вопрос, который ему хочется задать, не так-то просто сформулировать.
– Скажи, – говорит Мэгги, – когда она сообщила тебе, что мертва, ты ведь решил: неважно, насколько это странно, неважно, что, когда ты целуешь ее, это совершенно не так, как с любой другой девушкой?
Она наклоняется ближе, опершись рукой о кровать.
– Было у тебя такое ощущение, будто она появилась на этой планете специально для тебя?
Этот разговор становится слишком личным, затрагивает слишком интимные вещи. Будто она ему под кожу заглядывает. И ему противны ее слова, все еще звучащие у него в ушах: «Ты мальчику сердце разобьешь. Или еще что похуже». Парень натягивает одеяло повыше.
– Что ж, – вздыхает Мэгги, подхватывая бумаги и засовывая их под мышку. – Я была на твоем месте, Колин. Этой девушке что-то нужно, и ее ничто не остановит, пока она это не получит. Подумай об этом.
Она поворачивается, чтобы уйти, но останавливается перед дверью.
– И, может, она действительно появилась здесь специально ради тебя. И ты будешь отдавать и отдавать, пока внутри не останется ничего. Но когда эта девушка исчезнет неожиданно, бесследно, ты еще спросишь себя – сколько ты сможешь продержаться, пока не сломаешься?
* * *
За дверью палаты тихо, и единственное, что указывает на то, что прошло какое-то время, – появление незнакомой ему седоволосой медсестры: она возникает у кровати словно бы ниоткуда и начинает снимать показания приборов.
Она проводит рукой вдоль трубки капельницы, проверяя, нет ли где перегибов.
– Я – Линда. Работаю в городском хосписе, пришла подменить Мэгги, чтобы она могла отдохнуть. Как болит?
– Получше. Около трех. – Колин тянется, чтобы нажать на кнопку, поднимающую изголовье, и садится.
– Это твоя девушка в коридоре? Темноволосая такая? Высокая, но тоненькая?
Монитор Колина издает звук, и медсестра косится на экран.
Темноволосая.
– Да, – кивает он. – А можно мне ее повидать?
Она улыбается ему поверх папки с бумагами.
– Мне было сказано, что тебе необходим покой.
Он молча глядит на нее, пытаясь каким-то образом внушить ей, чтобы она впустила Люси. Что он никому не скажет. Она поднимается, чтобы уйти, но у самой двери оглядывается и, не оборачиваясь, говорит ему:
– Тридцать минут.
– Тридцать, – повторяет он с жаром. – Я обещаю. Спасибо.
Бледный желтый свет проникает в палату из коридора, когда она выходит. Он успевает досчитать до восьмидесяти трех прежде, чем дверь открывается вновь и входит Люси.
– Колин? – шепчет она.
Он подвигается, чтобы освободить для нее место на кровати.
– Я не сплю.
Он ощущает движение воздуха, и она садится рядом – удивительное дело, матрас довольно сильно прогибается под ее весом. Они сидят бок о бок в напряженном молчании. Колин не представляет даже, с чего начать разговор о мире, который он видел, о том, что он чувствовал, и что из этого было на самом деле.
– Ты в порядке? – спрашивает она наконец.
– Думаю, да. А ты?
Она кивает.
– Хочешь поговорить о том, что произошло?
– Это правда было?
Она внимательно смотрит на него, но, похоже, дальнейшие объяснения ей не нужны.
– Думаю, да.
Колин чувствует, что у него вспотели ладони. Насколько проще было бы все объяснить, если бы все произошло только у него в голове.
– Мир вокруг – он был не похож… ни на что. Никогда не видел ничего подобного. Было так светло и… Будто все вокруг состояло из множества слоев. Звучит бессмысленно, но я никогда не видел таких цветов. И ты… – Он быстро вскидывает на нее глаза. – Я чувствовал тебя, Люси. То есть мы были похожи.
Воспоминания медленно проникают в его мысли: сосульки, свисающие с серебристых ветвей, мерцающее хрустально-голубое небо, будто пронизывающее все вокруг. Мир, о котором стоит мечтать. Бгаза у него темнеют; янтарный оттенок перетекает в цвет красного дерева.
– Как это было, когда ты падал? – Робко звучит ее голос.
В голове у него сохранилась только пара обрывочных образов.
– Я заметил воду на поверхности льда, как раз перед тем, как он треснул, – вздыхает он. – Но было уже слишком поздно. Как все это вообще возможно, Люси? Я что, умер?
