– Вообще-то, я тут подумал, нельзя ли мне на завтра вернуть свободу передвижения? Хочется развеяться, может, в город поехать хоть на пару часов.
Джо одаривает его скептическим взглядом:
– И что же конкретно ты собираешься делать?
– Да ничего, – отвечает он, заставляя себя расслабиться и стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно. – Кино посмотреть, может, заверну в магазин, велики поглядеть.
Для пущего эффекта он пожимает плечами:
– Было бы здорово выбраться куда-то из школы.
Джей изучающе смотрит на него. Колин почти видит, как расслабляются его напряженные плечи, какое облегчение для него слышать, что Колин говорит о каких-то совершенно обычных вещах.
– Вообще-то я думаю, что это – великолепная идея, – говорит, к его удивлению, Джо. – Оценки у тебя хорошие. И неприятностей никаких. – Он взглядывает на Колина поверх газеты, внезапно становится серьезным. – Но дома ты должен быть до темноты. Железно.
– Да, сэр, – отвечает Колин, улыбаясь. Джо качает головой, но Колин видит, как у него подрагивают уголки губ.
– Утром дам тебе ключи от машины.
Довольный Колин откидывается на спинку дивана. Глаза его следят за игрой, но мысли бродят совершенно в другом месте.
* * *
Ступеньки медпункта покрыты слякотью, и Колин тихонько смеется, вдруг осознав, что это в первый раз, как он а) попадает сюда без посторонней помощи, и б) не истекая кровью.
Он отпускает дверь, и та тихо закрывается сама собой у него за спиной. Вытирает ноги и идет на звуки, доносящиеся с того конца коридора. Здесь очень тихо, и скрип его кроссовок по линолеуму разносится по всему коридору, эхом отскакивая от голых стен. Колин был здесь уже столько раз, что ему в точности известно, куда идти, где какое находится оборудование и в какой палате стоит кровать с выпирающей пружиной, которая вечно втыкается тебе в спину. Ему также известно, что Мэгги не слишком обрадуется грязным отпечаткам его кроссовок на ее чистом полу.
И тут, как по сигналу, она высовывает голову из полуоткрытой двери и с кислым видом наблюдает за его приближением.
– Что-то незаметно, чтобы ты истекал кровью.
Он смеется:
– Я и не истекаю.
– Тогда что ты здесь делаешь?
Он следует за ней в палату, где она начинает менять постельное белье. На другой койке спит какой-то парень, которого он прежде не видел.
– Мне хотелось расспросить тебя о Люси, – шепотом говорит он.
Она бросает взгляд на спящего пациента, потом на него:
– Я так не думаю.
Мэгги подхватывает корзину с простынями и направляется в следующую палату. Колин идет следом.
– Я очень тебя прошу, – умоляет он. Голос изменяет ему на середине фразы. Она не смотрит на него. Лицо у нее каменеет, и ему становится ясно, что она возводит внутри себя стену, чтобы слезы не хлынули наружу. – Пожалуйста.
Долгая пауза, а потом:
– Почему именно сегодня?
– Потому, что я не могу ее найти.
Она смотрит на него, сузив глаза:
– Слышала, ты сделал редкую глупость. Такую, что попал в больницу. Такую, что тебе повезло, что ты вообще тут стоишь.
Колин пытается обратить все в шутку.
– Ничего нового, правда?
Мэгги явно не находит в этом ничего смешного.
– Это… Ты и раньше глупости делал, но уж это…
Он кивает, стыд и чувство вины борются в нем с неотступной необходимостью найти Люси.
– Так ты слышала подробности, э-э?
– Да тут нет никого, кто бы не слышал.
– Мэгги, ты сразу поняла, кто такая Люси. Но как, расскажи мне?
Она продолжает делать свое дело, и Колин, обогнув койку, берется за другой конец простыни и помогает натянуть на матрас.
– Чуть не умер, и хрен чему его это научило. Diy-пый ребенок, – бормочет она себе под нос.
Колин молча ждет; тут особо не поспоришь.
– Все это может закончиться только одним, Колин. Ты ведь понимаешь это, правда?
– Я не верю в это, Мэгги. Просто не могу.
– Конечно, не можешь. – Плечи у нее поникают; она вздыхает, сдаваясь. Потом выпрямляется, выглядывает в коридор и закрывает двойные двери. – Надо было мне пинками выгнать отсюда твою задницу.
Колин чувствует, как к горлу у него подкатывает волна, как щиплет глаза, но заталкивает все обратно, внутрь:
– Спасибо.
Присев на краешек кровати, она судорожно сглатывает и говорит:
– Я встретила Алана здесь, когда мне было девятнадцать. Я не всегда была правильным человеком, Колин. Была молодой и глупой, и некоторыми своими поступками я гордиться не могу. Поддерживать меня было некому, и я должна была успевать и на медицинских курсах учиться, и домашние задания делать, да плюс еще работа на полную ставку. Как раз перед тем, как я начала здесь работать, один друг заметил, что мне тяжело, и дал кое-что, ну, чтобы я лучше справлялась.
Она кладет себе на колени наволочку, теребит выбившуюся нить.
– Незадолго после этого я шла от общежития к своей машине, и он был там. Подметал тротуар, и взглянул на меня, и улыбнулся, будто радугу после грозы увидел. И я увидела его так, как не видел никто другой. Увидела эти глаза сумасшедшие, и почувствовала то, что никогда прежде не чувствовала. Он был мой; понимаешь, что я имею в виду?
Клин кивает; ему в точности известно чувство, которое она описывает.
– Нашел он именно меня потому, – продолжает она, – что была совсем одна в этой огромной школе, и мне отчаянно был кто-то нужен. Он был таким одиноким. Ни семьи, ни друзей, практически невидимка для всех остальных. Он заботился обо мне, видел, сколько у меня стресса, и понимал, почему каждый день мне необходимо что-то, чтобы продержаться до вечера.
Колин кивает; он обнаруживает, что по лицу у него слезы катятся, но это его уже не смущает.
– И когда я поняла, что он такое, – покачав головой, она издает смешок. – Когда я узнала, что он уже умер? Здесь? Что он – призрак этого места? С этим я справиться могла. Но исчезновения? Вот это меня сломало, – шепчет она. – Сколько уже нет твоей Люси?
– Двадцать четыре дня.
Она вздыхает с сомнением, качает головой:
– Двадцать четыре дня – к этому можно привыкнуть. Двадцать четыре – с этим можно жить.
В горе у Колина поднимается тошнота при мысли о хотя бы еще одном дне.
– Он исчез, потому что ты была несчастлива? – спрашивает он.
– Не знаю, почему он ушел. Я пошла на реабилитацию, и он не навестил меня ни разу. Начала употреблять опять, и вот он тут. Говорит, что все в порядке, что мне это нужно. Чуть ли не уговаривает. В первый раз он исчез на шесть дней. Во второй я не видела его сорок три. И это еще был не предел.
