– Доброе утро, профессор Марбис, – учтиво поздоровался Индрик.
– Один ваш вид вдохновляет на весь день! – промямлил Озриэль.
– Свежие лютики! Вкусно пахнущие лютики! – закричала я, снова входя в образ.
Профессор поэтики остановилась, тепло кивнула Индрику, на пару градусов ниже – Озриэлю и, повернувшись ко мне, поднесла очки к глазам:
– Ваш голос кажется мне знакомым, юная леди.
Озриэль побледнел.
Увеличенные диоптриями серые глаза ощупали меня с головы до ног, породив желание прикрыться корзинкой. Она пожевала губами, покачала головой и вернула очки на грудь.
– Нет, видимо, показалось.
– Профессор Марбис, должен признаться, я не успел выполнить домашнее задание.
Я взглянула на Индрика: наверняка блудный сын по возвращении и то меньше каялся.
Железная леди кивнула сухо, но не сурово:
– Я заметила, когда не получила вчера ваших работ. Уверена, у вас на то была очень веская причина, молодой человек.
– О! Более веской невозможно себе вообразить!
Профессор Марбис двинулась дальше, за ней, как на веревочке, поплелся носильщик свитков, а рядом вился Индрик, во всех красках расписывая уважительную причину.
Мы с Озриэлем поглядели им вслед.
– А у вас случайно нет факультета сказочников? – поинтересовалась я. – Индрика бы сразу сделали деканом.
В этот момент юноша отделился от профессора и бегом вернулся к нам:
– Вот, держи! – Он сунул мне восьмигранную золотую монету, схватил корзинку с лютиками и бросился догонять профессора.
– Хотел бы я так уметь, – вздохнул Озриэль.
В голосе звучало восхищение, напрочь лишенное зависти.
Тут гаркнули медные трубы, и студенты заторопились на занятия.
Я потянулась к карману:
– Тебе отдать красные свитки прямо здесь?
Признаться, дома я пыталась спрятать их на груди, чтобы в нужный момент достать эффектным жестом. Но пергаментные трубочки, все как одна, с обидным свистом пролетали, долго не задерживаясь в области декольте.
– Потом отдашь, идём. – Быстро оглядевшись, Озриэль потянул меня в тень фигуристых кустов.
– Куда мы?
Но тут он затащил меня в закуток между фасадом и подстриженными в виде шахматных фигур деревцами и придвинул к стене.
– Ты что, собираешься меня поцеловать?
Озриэль, который в этот момент осторожно отодвигал ветку, чтобы взглянуть на оставшихся во дворе, от неожиданности наскочил щекой на сук.
– Что?
– Ну, я подумала, это опять может быть какое-то домашнее задание.
Ещё чуть-чуть, и соседний куст задымился бы. Юноша потёр поцарапанную щеку, потом потёр вторую, чтобы скрыть румянец, и покачал головой:
– Нет, просто надо подождать, пока все разойдутся на занятия, чтобы нас не заметили. Он выглянул из укрытия. – Всё, теперь главное побыстрее добраться до жилой башни.
Мы двинулись вдоль стены, держась тени и пригибая головы. Из открытых окон над нами хор голосов пел приветствие профессору музицирования. Пока мы шли, Озриэль искоса поглядывал на меня.
– Что? У меня листики в волосах застряли?
– Нет, всё в порядке… Ливи, а если бы я тебя поцеловал, так, чисто по-дружески, как бы ты отреагировала?
– Отвесила бы затрещину – тоже чисто по-дружески.
– Думаешь, я настолько плохо целуюсь? – расстроился он.
– Магнус! – ахнула я и остановилась как вкопанная.
– Хочешь сказать, даже хуже пауков?! – взвыл Озриэль.
– Да нет же: Магнус остался в корзинке с лютиками! Индрик подарил его профессору Марбис!
Я развернулась и хотела бежать обратно к главному крыльцу, но Озриэль удержал меня:
– Тебя всё равно не пустят внутрь. К тому же аудитории запирают после третьего звонка. – Он поднял палец, и трубы, словно повинуясь этому сигналу, взвизгнули в третий раз, после чего последовала серия хлопков. Озриэль кивнул: – Всё, двери закрыли до перерыва.
– Тогда попробуй ты! Ты ведь знаешь, где проходит поэтика.
– Что ты, её бы я ни за что не пропустил! Сейчас по расписанию история волшебного народа. Сегодня про подземных духов будут рассказывать, а этот материал я лучше профессора знаю. Да и опоздавших всё равно не пускают. За Магнуса не волнуйся: все в курсе, что причинить вред пауку – к несчастью. Мы отыщем его во время перерыва.
Эти слова меня мало успокоили, но делать нечего. Я вздохнула и последовала за ним.
Жилой корпус напоминал бобовый стебель, уходящий в небо. Его облепляли плотные ячейки окон. На самой верхушке трепетали жестяные листочки, вокруг которых паслось небесное стадо облачков. Озриэль указал на ослепительно блестевшие листья и шепнул:
– Обрати внимание: это новшество – особая гордость академии. Энергия солнца магически преобразуется, так что у нас в комнатах всегда есть свет. Правда, я всё равно по старинке пользуюсь свечами.
Все студенты уже разошлись по аудиториям, поэтому мы беспрепятственно проникли внутрь. Охранник за стеклом храпел так, что усы подпрыгивали.
Мы поднялись по винтовой лестнице на третий этаж и оказались в начале идущего по кругу коридора. С правой стороны тянулись закрытые двери. Они были самых разных размеров и форм: скучные прямоугольные, стрельчато-готические, в виде перевернутых треугольников и даже стилизованные под врата подземелий. На каждой имелась табличка с именами жильцов, написанных на их родном языке. Я немного знала огрский (в их лексиконе всего триста с небольшим слов), а в детстве довольно бегло говорила на наречии лесных эльфов, но потом папа запретил с ними играть, и вскоре я его забыла. Принцессам положено пользоваться услугами толмачей. Взглянув на круглую дверь, я хихикнула:
– Здесь что, хоббит живёт?
Озриэль повернул ко мне удивленное лицо:
– Ну да…
Я резко перестала хихикать, но тут улыбнулся он:
– Как будто не знаешь, что хоббитов не существует.
Я пихнула его в бок и прикрыла рот ладошкой в притворном изумлении:
– Так мы умеем шутить?
– Лучше, чем сочинять комплименты, – ухмыльнулся он и объявил: – Всё, пришли, главное на коврик не наступай.
– А поче…
Но тут Озриэль с обреченным видом встал на полосатый лоскут, напоминающий распятого кота, и я поняла почему. Дверь, до этого мирно деревянная, мгновенно ожила: ручка превратилась в нос, доски поморщились, поморгали, и на нас уставились два янтарных глаза из застывшей смолы, а особо крупная щель открылась, зевнула и громогласно произнесла:
