Ее взгляд был твердым, без намека на извинения.
Купер подошел к раскладной кровати. Взял измятую простынку за углы, встряхнул и опустил на поверхность матраса, так что простынка стала идеально ровной. Взбил подушки и аккуратно положил их у изголовья.
– Я вырос в армейской среде. Когда мне стукнуло семнадцать, сам вступил в армию. Затем перевелся в департамент. И все время я вел бой ради чего-то. Пытался защитить… все вокруг, полагаю. Я был… что называется, из хороших парней. А затем меня обвинили во взрыве бомб, и я оказался один. В определенном смысле я был один в течение всей жизни, но одиночество одиночеству рознь. – Купер мягким движением сложил и убрал в стену кровать, повернулся к Шеннон. – Последние месяцы я совершал такое, с чем прежде боролся. Я стал плохим парнем и в этом деле преуспел. Следует ли из этого, что я предал то, во что верил прежде? – Он пожал плечами. – Думаю, что не предал. Мне нравилось стоять на страже того, во что я верю. И сейчас мне этого не хватает.
– Есть разные пути служить тому, во что веришь, – заметила Шеннон. – И ты, скорее всего, так не считаешь, но я причисляю себя тоже к хорошим парням. Я одна из них.
– Каждый считает себя хорошим. Оттого-то жизнь и такая сложная штука.
Купер изучил Шеннон весьма и весьма основательно. Знал, что она что-то скрывает, лжет ему, по крайней мере что-то недоговаривает. Интересно, о чем она умалчивает? Трудно сказать. Да, кроме того, разве он вправе ее винить? Он и сам постоянно лжет ей.
«Да мы, похоже, друг друга стоим».
– Послушай, – сказал он, – в каждом из нас много уровней. Так, например, ты полагала, что я окажусь лишенным чувства юмора правительственным агентом без совести и сомнений. А я считал тебя плоской, двухмерной фанатичкой, которой нет дела до боли других людей. А теперь ты знаешь, что у меня была жена, что я люблю острые приправы, что плохо танцую, что читал Хемингуэя и даже кое-что помню из его книг. Я тоже кое-что о тебе узнал. И это замечательно, и некоторые скрытые нами друг от друга наши стороны не делают нас менее реальными. Особенно, – Купер демонстративно потер виски, – сейчас для меня реально мое состояние похмелья. Так что, может, оставим копание в душах друг друга до лучших времен?
Шеннон открыла шкафчик, достала оттуда две кружки, разлила кофе. Одну из кружек протянула Куперу, пальцы их коснулись, и Шеннон не отпрыгнула в ужасе.
– Пойду тоже приму душ.
– Отлично.
Отпив кофе, Купер поглядел ей вслед. У двери ванной комнаты Шеннон остановилась:
– Купер.
– Да?
– На полке над раковиной аптечка. Там найдешь таблетки от головной боли.
Он улыбнулся:
– Спасибо.
* * *
Двумя часами позже они парили уже на высоте трех тысяч футов.
Снизу ударил восходящий поток, и они разом оказались на дюжину футов выше. Желудок Купера подпрыгнул к самому горлу.
– А ты уверена, что знаешь, как пилотировать эту штуку?
– Видела однажды на 3D-экране. – Шеннон хоть и сидела спиной к нему в кресле пилота, Купер явственно уловил в ее тоне улыбку.
Аэропорт находился на окраине Ньютона. Припарковав машину на гравийной площадке перед центральным входом, Купер и Шеннон прошли пункт контроля и пешком добрались до ангара, на который указал служащий. Глайдер имел широченные крылья и обтекаемый корпус и выглядел машиной из далекого будущего. Сделан он был из композитного материала – в основном из карбонового волокна – и был столь легким, что вдвоем они без труда дотолкали его до начала взлетной полосы. Там Шеннон закрепила на нем толстый витой трос, залезла в кабину, надела шлем и связалась с командно-диспетчерской башней. Несколькими секундами позже канат натянулся и рывком за тридцать секунд переместил их почти на милю. Скорость оказалась достаточной, чтобы создать подъемную силу, и они поднялись в воздух.
Куперу доводилось летать на вертолетах, реактивных самолетах и прочих армейских летательных устройствах, неоднократно он даже прыгал с парашютом, но полет на глайдере был для него в новинку.
– Как долго мы сможем оставаться в воздухе?
– Боишься упасть?
– Нет. Во всяком случае, пока не боюсь. Просто я привык летать на аппаратах с двигателем.
Шеннон рассмеялась:
– Ты думаешь в стандартах старого мира, Купер. У глайдеров нет вредных выбросов в атмосферу, а лебедки приводятся в действие солнечной энергией. И если уметь находить восходящие потоки, то глайдер будет оставаться в воздухе часами. Глайдер – самый простой и быстрый способ передвижения между городами в Обетованной.
– Понятно.
Купер посмотрел через окно на лоскутную землю внизу. Корпус летательного аппарата был чуть толще салфетки и по форме напоминал каплю.
– Смотри, – сказала Шеннон. – Им даже не обязательно управлять.
Она отпустила джойстик управления и подняла обе руки над головой.
– Господи, давай без этих штучек. У меня, если ты помнишь, похмелье!
Шеннон слегка наклонила нос глайдера, и внизу открылся грандиозный вид. Более грандиозный, чем того хотелось бы Куперу.
Тесла находился в самом центре автономного округа. Перемещаясь от одного подходящего потока к другому, они достигли его приблизительно через два часа. Вид города сверху был Куперу вполне знаком по многочисленным снимкам со спутников, которые он видел в департаменте. В Тесле – средних размеров, по меркам Обетованной, городке – проживало около десяти тысяч человек. В сердце его возвышался комплекс прямоугольных зданий. В одном из них и обитал самый богатый человек в мире.
* * *
Приземление оказалось вполне мягким и мало чем отличалось от приземления на любом ином небольшом самолете. Колеса глайдера коснулись бетона, он разочек подпрыгнул, а затем, тормозя, покатил по взлетно-посадочной полосе. Да и вообще весь полет прошел вполне сносно.
В ангаре их ожидал еще один пункт контроля, и контроль на этот раз оказался значительно более тщательным. Мужчина за пуленепробиваемым прозрачным экраном вел себя вполне любезно, но просматривал их паспорта и щелкал по клавиатуре компьютера гораздо дольше, чем того хотелось бы Куперу.
Еще полчаса спустя они оказались перед очередным постом досмотра, но благодаря утреннему звонку Шеннон их, похоже, заблаговременно и весьма тщательно уже проверили. Их имена оказались в списке допущенных, и они почти без задержек проследовали дальше, на территорию «Эпштейн интерпрайзез» – группы зданий, состоящих, казалось, лишь из зеркал; и во всех отражалось солнце и небо, слишком яркие, чтобы на них смотреть невооруженным глазом.
Официальная штаб-квартира Эпштейна была на Манхэттене, здесь же, в Тесле, находился главный нервный центр его организации. Именно отсюда сверходаренный финансист управлял своей империей, не только Обетованной, но и тысячами патентных, инвестиционных и исследовательских компаний, разбросанных по всему земному шару, чью суммарную цену в денежном эквиваленте невозможно было подсчитать.
