– Ага, Володюшка, – соглашается мужчина N злобно, – я бы даже сказал – ВолодЮшка, брава ребятЮшка.
Гончаров-Обломов смеется. Володя многозначительно разминает кисти рук.
– Постой-ка, – спохватывается мужчина N злобно, – так этот Володя – жених твоей племянницы?
– Ну да, Танюшки. Конечно. В принципе, практически муж.
– А какого хрена этот практически муж таскается с моей женой? Бывшей, – поправляется мужчина N злобно.
– Ты бы лучше поинтересовался, – говорит NN, – какого хрена Гончаров-Обломов приглашал меня в бар со стриптизом. Замужнюю женщину. Почти.
Голос ее дрожит. На нижней прокушенной губе выступает капля крови.
– Да, к слову сказать, – вспоминает мужчина N злобно, – ты зачем ее на стриптиз звал?
– Извини, – пожимает плечами Гончаров-Обломов, – как-то не подумал, что ты обидишься, честное благородное слово. Мы не чужие люди с NN, почти полгода семьей прожили… В экспедиции. Ну ты помнишь.
– Помню, – помнит мужчина N злобно, – она еще беременная тогда была.
– Не от меня, – уточняет детали Гончаров-Обломов. – Так что полгода, брат! Полгода!
Он трясет коротким указательным пальцем.
– Не полгода. А семь с половиной месяцев, – поправляет NN, – учитывая возвращение на теплоходе.
– Какая точность, – восхищается женщина N. Она обняла мускулистую талию Володи и вытащила из его кармана пачку сигарет. Закурила.
NN звонко кашляет и красиво отгоняет дым:
– Я умею считать, в отличие от некоторых.
– Умеешь. Но плоховато. А писать – и того хуже. Интересно, как ты рисуешь?
– Не подумал я! – громче говорит Гончаров-Обломов. – Честное благородное слово.
– Ты думай в следующий раз, – советует мужчина N злобно. – Так почему у твоего племянника помимо невесты шашни непонятно с кем? Для меня это дико, ты знаешь.
NN закатывает глаза и цокает языком. Она только что слизнула кровь с губы, во рту образовался соленый вкус горя.
– Она ему нравится, понимаешь? – задушевно объясняет Гончаров-Обломов. – Ты в человеческих чувствах разбираешься вообще?
Все проходят в дом.
– Нравятся люди друг другу, и это хорошо! Это, в принципе, главное, – продолжает он уже в теплой комнате, откупоривая шампанское.
Пробка вылетает с легким хлопком. Окончательно стемнело. Накрыт большой прямоугольный стол, на столе – целиком зажаренные курицы, две штуки, салат из консервированной фасоли, соленые огурцы, маринованные грибы, другая еда. Какой-то торт домашнего приготовления, коробка конфет, мандарины в начищенной медной вазе, сладкий пирог пахнет яблоками. Жена Гончарова-Обломова держит руки на огромном беременном животе.
– Сестренка, привет, – кивает она NN, – наконец-то выбрались. Сейчас ужинать будем. Я кур фаршировала, грушами, сыром и шампиньонами. Грушами, вообрази! Как там папа?
NN морщится, не хочет сейчас про папу – она откусывает конфету, чтобы избавиться от неприятного привкуса. Фантик складывает пополам и еще пополам. С глянцевого квадрата подмигивает коровка. Женщина N подставляет свой бокал под игристое вино, мужчина N улыбается наполненной стопке и добреет, Володя быстро ест холодец, завладевши горчицей. На кожаных штанах бликуют электрические отсветы. Где-то далеко или близко едет Танюшка, бедная племянница.
Лена Чарлин
Равнодушие
Что еще я мог спросить у нее? Имя, только имя.
– Мисс, вы слышите меня? С вами все в порядке? Можете назвать свое имя?
Открыла глаза, долго смотрела на меня:
– Элис. Элис Броуди.
– Вы помните, какой сегодня день, Элис?
Короткая пауза. Наверное, все еще думает, кто я такой.
– Четвертое июля, вторник.
– Посмотрите на мою руку. Сколько пальцев я сейчас показываю?
– Пять.
– Посмотрите внимательно.
– Три. Господи, голова.
И ее лицо исказилось от боли.
– Попробуйте улыбнуться мне, Элис.
– Я… это последнее, что я могу сделать.
– Вы помните, как здесь оказались?
– Да.
– Послушайте, вам нужно в больницу, обнимите меня за шею, вот так. Мы поймаем сейчас машину и отвезем вас. Я понятия не имею, где она, но где-то же в этом городке должна быть больница. Боюсь, у вас солнечный удар или что-то вроде того. Вы бы видели себя – белая как простыня. Идти сможете? Давайте я помогу подняться. Вот так, аккуратно, тихонько, здесь лестница.
– Пить очень хочется. – Губы у нее потрескались, она пыталась облизать их вязким языком, ничего не выходило.
– Присядьте здесь. – Я усадил ее на ступеньки, поближе к дереву, а сам ринулся к своим вещам за бутылкой. Она сделала несколько коротких глотков. Оставшейся водой я смочил платок и приложил к ее лбу.
Я нашел ее на песке без сознания. А впервые заметил минутой раньше. Солнце в зените, адская жара, настоящее июльское пекло. Женщина в длинном цветастом платье, пошатываясь, шла по пляжу. Первое, о чем я подумал и за что потом себя корил, – да она пьяна! В такую сумасшедшую погоду, когда ни единого дуновения не доставалось от ветра, ни одной живительной капли от дождя. В те дни от жары меня спасал лишь большущий зонт, который я раскладывал на пляже каждое утро, двухлитровая бутылка воды и бар неподалеку, в котором готовили превосходный лимонад. До вечера этот ледяной напиток в мокром, в секунду запотевающем стакане был единственным, что я мог взять в рот.
Но второе чутье все-таки не позволило отвести взгляд от странной женщины и подсказывало мне: что-то здесь не так. Женщина останавливалась, оглядывалась, крутилась вокруг себя, подносила руку к глазам и явно кого-то высматривала. И вдруг споткнулась и упала. Я выронил из рук кисти, выбежал из своего тенистого укрытия и по кипящему песку, обжигая пятки, поспешил к берегу.
Потом уже, в видавшем виды стареньком «форде», который остановился сразу, как только мы выбрались на шоссе и я поднял руку, ее кружение по пляжу разъяснилось:
– Я потеряла собаку, – сказала Элис.
Сил у нее совсем не было. Морщась от головной боли и слабости, она облокотилась на меня, я обнял ее за плечо и придерживал мокрый, горячий уже платок на лбу. Минут десять мы ехали по городу, пока, наконец, не увидели красный крест небольшой провинциальной больницы. Я испытывал неловкость за то, что задавал ей все эти ненормальные вопросы про день и просил улыбаться. Дело в том, что за завтраком я прочел в местной газете заметку про то, как распознать первые признаки инсульта, и почему-то мне вздумалось, что с ней мог случиться именно он. Хотя Элис, конечно, была очень молода, думаю, не старше тридцати пяти. Но в статье писали, что инсульт молодеет с каждым годом и вот уже для сорокалетних считается нормой. Безжалостный век.
