– Я тебя люблю, – сказал он, охрипнув.
– Ты хочешь сейчас спать?
– Нет.
– Я одета… Я быстро… Ты жди меня, где всегда.
Он ждал ее, где всегда. Очень долго ждал, как всегда. Она не умела торопиться. Она всегда собиралась загадочно медленно.
Потом она пришла. Когда он ее увидел, все, что он думал, показалось чудовищным, нелепым, будто он очнулся утром после страшного сна.
Она медленно шла по обочине тротуара, стараясь при каждом шаге попадать ногой на новую плитку, наверное, она что-то загадала и считала шаги, как девчонка. Он шел рядом.
Так они шли по улице, изредка поглядывая друг на друга. И если кому-то из них удавалось поймать взгляд другого, они оба невероятно радовались.
Она вдруг сказала:
– А я ведь думала, что больше мы никогда не увидимся…
Потом они снова шли молча и играли в новую, еще более странную игру: они находили ощупью пальцы друг друга и сжимали до хруста. И ей было совсем не больно – так она говорила тогда.
Он проводил ее домой. В парадном они поцеловались. Потом она стала подниматься по лестнице, а он целовал ее на каждой ступеньке, увеличивая и увеличивая число поцелуев.
– Пропали мои губы, – шептала она.
Так они дошли до ее квартиры.
Они зашли в квартиру, потому что родители были на даче и входить ей одной в темную квартиру было неприятно.
В темноте передней они снова целовались, и только потом она зажгла свет. Но тут выяснилось, что они оба «совсем не хотят спать». И он решил не уходить еще полчасика…
Так наступило их первое утро. Как радостно, счастливо «все было». И как они проснулись, и она засмеялась и прекрасно сказала: «Димка, всю ночь… после… ты меня обнимал. Я так и проснулась, обнявшись…»
Наверное, он просто боялся, что она убежит. Или… что все это сон.
Потом она встала и совсем голая пошла в ванную… И он совсем потерялся от ее красоты.
Было очень рано, когда они вышли из дому. Он удивился, как светел воздух и как громко поют птицы.
Он подумал, что днем они, наверное, тоже не молчат, просто их не слышно из-за шума на улицах.
Они шли к метро.
– Какое сегодня число? – спросила она.
– 12 июля.
– Сегодня «Самсон-ветродуй»…
Она засмеялась и прибавила:
– Надо же… Наш первый день с тобою – с таким глупым названием.
Она сказала, что в прошлом году жила в деревне у бабушки и выучила там все дни народного календаря. Он тоже захотел выучить. Они шли к метро и учили бабушкин народный календарь.
– Когда будет «Мокрида»? – спрашивала она.
– 26 июня, – отвечал он радостно и наобум.
– Нет, 26‑го – «Акулина-гречишница». А когда будет «Зиновий – Синичкин праздник»? Не знаешь… Не знаешь…
За это ее знание последовал поцелуй.
Не знал он и главного события 20 апреля… Оказывается, в этот день по всей Руси в реках просыпаются русалки. И вся бабушкина деревня отправлялась топить в реке старые рубашки, чтобы русалки могли прикрыть свою наготу.
Излишне говорить, что и это важное событие было отмечено поцелуем.
Особенно много поцелуев пришлось на день 5 мая… Оказалось, это был ведьмин день… Ведьмы в лесах, на полянах водили хороводы…
Она рассказывала, и глаза ее от ужаса становились круглыми… И он целовал ее, чтобы она понимала – Кронов защитит ее от всех ведьм в мире.
Их обогнал пустой утренний автобус. У автобуса влажно блестели бока и стекла.
И парень в окне автобуса смеялся и махал им.
На углу рядом с парком стояли два молоденьких милиционера. Им было очень весело: они играли в футбол теннисным мячиком. Два камушка обозначали ворота, и они били друг другу по воротам по очереди, «со счетом».
Кронов помахал рукой милиционерам, и они тоже помахали ему в ответ. Это было славно.
И Кронов радовался этому приветливому утреннему братству! А она вдруг замолчала. Потом вынула из сумки черные очки и надела.
И молча шла в черных очках и о чем-то думала.
За высокой оградой парка начинался лес. Там уже были загород и высокое небо, не загороженное домами. И земляничные поляны.
Потом он сидел на кровати в общежитии, даже не пытаясь разобраться, что же произошло. Потому что тогда все было так понятно.
Еще два месяца назад он точно знал, «чтобы достичь в науке чего-то, жениться надо после 35». Так требовал «по своему опыту» любимый преподаватель Григулис.
Но любимый преподаватель Григулис не знал того, что теперь знал он. Есть она – «его женщина» – и все остальные женщины.
Ее мать была против этого брака. Ее мать знала, что дочь Лена – красивая, умная, порядочная, талантливая, работящая девочка. При таком обилии положительных качеств Кронов никак не мог ей соответствовать. И хотя мать знала это «совершенно точно» (ее любимое слово), но она была «реалистка» (другое любимое слово), то есть женщина прогрессивных взглядов в сложных отношениях родителей и детей. Поэтому она все это «тотчас сказала себе» (любимое выражение – употреблялось ею в абстрактном смысле). Обычно то, что она «говорила себе», она тотчас доводила до сведения всех. Например, обращаясь к дочери: «Я сказала себе, что ни единым словом больше не вмешиваюсь в твою жизнь, хотя я категорически против твоего брака».
Мать поговорила с отцом. Отцу было сказано, что, пока он был занят своими делами, любимая дочь изволила переспать с каким-то нищим студентом. Но изменить уже ничего нельзя, потому что «его дочь упряма как осел, точнее как ее отец».
У матери была одна-единственная просьба: подождать с оформлением брака. Когда эта одна-единственная просьба не была принята, мать «нашла в себе силы» пригласить Кронова в дом и познакомиться с ним (крепкое мужское рукопожатие).
Отца в день встречи удалили из дома, потому что «этот человек может только мешать».
Мать высказала еще одну-единственную просьбу: чтобы Кронов и ее дочь Лена, вступив в брак, не жили в ее доме. Такое «раздельное проживание исключает возможные трения». Здесь мать сослалась на пример очень разумной страны Швеции, где «просто-напросто существует закон, по которому в брак имеют право вступать только люди, обладающие собственным домом».
Кронов обладал только койкой в общежитии. Теперь, когда он ее провожал домой, они смотрели на освещенные окна. В каждом окне был собственный дом людей – счастливых людей, которые могли закрыть за собой дверь и быть друг с другом сколько душе угодно.
Ему даже приснился сон: с топором в руках он стоял посреди мостовой города Стокгольма и строил себе дом. Он мешал движению, гудели автомобили и автобусы, свистели полисмены и соседи по общежитию, а он все строил, строил и строил дом.
