А еще, странно, но мне почему-то показалось, что тьма густая, маслянистая или, еще вернее, напоминает мазут. Она пачкает одежду, липнет к волосам, забивает вязкой массой легкие, так что становится трудно дышать.
Я падал и падал в эту тьму, делая эти наблюдения и в то же время понимая, что все это – плод моего сознания, а я сам лежу в анатомической ванной, похожей на скафандр, погруженный в воду, по температуре совпадающей с температурой моего тела.
Собственно, шансов на успех не так много, однако это возможность войти в один ритм с сознанием моего пациента и таким образом попытаться до него достучаться.
Оттолкнув от себя смутное беспокойство, я стал дышать глубоко и размеренно, делая все большие паузы между каждым вдохом. Один… два…..три……. четыре……….
И в этот момент падение закончилось. Я приземлился на ноги и сделал первый шаг.
Почва слегка пружинила под ногами, что-то вроде смолы прилеплялось к ботинкам, тянуло вниз, словно я оказался в болоте. Мимоходом отметив, что на всякий случай лучше не останавливаться здесь надолго, я медленно двинулся вперед.
Пейзаж вокруг был странным. Он бы напоминал обычный городской пейзаж – чахлые деревья, высокие дома, если бы не ощущение какой-то недоделанности картинки. Словно ее начали рисовать, а потом забросили. Деревья, приземистые, корявые, тоже истекали этой черной смолой, словно их облили ею.
Здесь не было запахов и звуков и только два цвета: черный и белый. Наверное, подсознанию так проще. Мы вообще склонны делить весь мир вокруг себя на черное и белое, да и нет, правду и ложь. Мы легко ставим штампы и подбираем устойчивые определения. Мы живем ассоциациями и прежним опытом, сами возводим барьеры и избегаем переступать через них, а малейшее выбивание из привычной зоны, ставшей зоной комфорта, приводит к срыву и стрессу. Кстати, если бы мне пришлось рисовать человеческую жизнь, я бы нарисовал ее в виде черно-белого шахматного поля.
Думая об этом, я успел пройти половину расстояния до ближайшего дерева. А под ним вдруг, только теперь, разглядел человека. Это был мужчина, он стоял ко мне спиной, и, что странно, в его позе не было напряжения, он показался мне скорее тенью, чем человеком. Хотя в этом мире, конечно, и должны бродить не люди, а плоские тени.
– Володя?! – окликнул я его.
Человек оглянулся. Лицо его казалось грубо вылепленным из черной пластилиновой массы – только намеченные, будто смазанные черты, незрячие глаза…
– Ты Володя? – повторил я вопрос.
Он будто задумался, хотя читать эмоции с его лица было фактически невозможно.
– Да, кажется, – проговорил он наконец. – Не могу вспомнить…
– Ты давно здесь?
– Что такое «давно»? – переспросил он. – Я не понимаю.
– Ты что-нибудь помнишь?
Он молчал целую вечность. А потом кивнул.
Я боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть его, а ноги тем временем погрузились в липкую почву уже по щиколотки.
– Я помню… документы… важные документы… по поводу оружия. Мне нужно было их доставить… это тайна… государственная тайна…
– Я слушаю. – Я кивнул, подстраиваясь под него. В таких случаях важны терпение и неторопливость. Человек сам готов раскрыться, главное – немного его подтолкнуть.
– Я… не помню… Не знаю…
– Ты помнишь. – Я абстрагировался от всех раздражающих факторов и почувствовал себя так, словно оказался в своем кабинете. – Давай вернемся немного назад. Ты же можешь отступить на шаг и вспомнить, где только что стоял?..
Он кивнул и действительно шагнул назад. Задействование моторики, кстати, важный этап восстановления памяти. Один из способов найти вещь – шаг за шагом восстановить свои действия и движения, подключая мелкую моторику.
– Отлично, – обрадовался я. – Сейчас…
И в этот момент произошло нечто странное. Словно пружина развернулась у меня под ногами, и меня швырнуло вверх.
Я дернулся, ударился лбом о крышку ванны… Запищали приборы…
– Андрей?! – Крышка отлетела в сторону, надо мной склонилась встревоженная Ирина, даже волосы ее, обычно безупречно уложенные, растрепались. – Что случилось?
Лоб болел. Пощупав его, я понял, что шишки, скорее всего, не избежать. Меня слегка мутило, и голова кружилась.
Ирина словно шестым чувством поняла, что я сейчас не в состоянии разговаривать, поэтому помогла мне вылезти, завернула в халат и проводила до кушетки, куда я шел, спотыкаясь на каждом шагу. Опустившись на жесткий матрас, я почувствовал, что стало легче, и взглянул на свои ноги: не осталось ли на них смолы. Пока шел, было чувство, будто осталось, но нет, ноги, конечно, оказались чистыми, хоть и бледными. «Как у покойника», – неуместно подумалось мне.
Ирина принесла воды и глюкозы, затем обняла меня и застыла рядом, согревая своим теплом. Это, скажу откровенно, гораздо эффективнее любой глюкозы. Постепенно меня отпустило.
– Андрей, – девушка осторожно гладила меня по мокрым волосам, – ты напугал меня. Не делай так больше! Ты не должен рисковать собой! Ну пообещай мне, что больше так не будешь!
– Не могу, – я таял в ее объятьях, но все же проявлял твердость, – эксперимент был удачным. Я, кажется, нашел его.
– Правда? – Ирина подпрыгнула и уселась на кушетке, глядя на меня взволнованно и восхищенно. – Ты смог! Знаешь, я ни минуты не сомневалась! Ты гений! Я знала, что ты сможешь! Кто еще, если не ты!
Те, кто говорит, что равнодушны к хорошим словам и комплиментам, бессовестно врут. Все мы нуждаемся в одобрении и поглаживании. Я, разумеется, не исключение, тем более что – а я чувствовал это абсолютно точно – Ирина говорила искренне. Радость, восхищение, нетерпеливое ожидание было в каждом ее жесте, в позе, в повороте головы, звуках голоса.
– Ты гений! Ну рассказывай скорее! Я сейчас умру! – частила она.
Я улыбнулся и приступил к рассказу…
– Олег! Олег! Ты меня слышишь?
Волков оглянулся и увидел отца. Он выглядел изможденным – даже хуже: глаза запали, щеки ввалились, а кожа имела нездорово-белый цвет. Одет Волков-старший был в привычную рубашку, висевшую на нем мешком, причем рубашка оказалась застегнута криво, чего отец, импозантный мужчина, никогда себе не позволял.
– Папа? – Олег шагнул к нему, но тот отступил и покачал головой:
– Лучше не дотрагивайся до меня, они могут почувствовать.
– Кто они? Где ты? – спросил Олег, предчувствуя, что отец, как всегда, напустит туману и не скажет ничего определенного.
Так и случилось.
– Ты должен меня разбудить, – категорично заявил Алексей Михайлович.
– Ты что, опять спишь? Как тогда, когда тебя поймал Ланской? – Олегу показалось, что он ввязался в какой-то дикий фарс. – Это шутка? Ты хочешь сказать, что нынче в моде похищать тебя и укладывать спать? Добавь еще, что за всем этим стоит мама! Помню, ее беспокоило, что ты постоянно работаешь и совсем перестал спать.
