До сего дня.
В этом-то всё и дело.
Мимо него мчались миры, множества миров; в громадном большинстве из них смертные и бессмертные даже не подозревают о существовании Новых Богов. Хедин всегда почитал это одной из важнейших своих заслуг.
Но, может, он был не прав?
Может, стоило поступить так, как он описал в своё время Сигрлинн? Описал в шутку, рассчитывая на её немедленное согласие, а она…
«Если это – цена того, что Упорядоченное останется стоять и мы будем вместе, я не колебалась бы ни мгновения. Если это – цена того, чтобы ты любил меня и дал мне любить тебя, я не колебалась бы ни мгновения».
Храмы, исполинские статуи до облаков, до неба, жертвенники, школы жрецов, время от времени – появление в образе туманной фигуры, загадочной, пугающей и зловещей, деяния, столь же загадочные, пугающие и зловещие; или, напротив, тайные культы, сокрытые крипты, «Слово Хедина», запрещённое местными служителями… неважно кого.
Его должны любить и бояться, ненавидеть или обожать – но о нём должны знать.
И тогда сила его возрастёт многократно; страшно даже представить себе, какой она сделается…
Если было бы так – возможно, ему не пришлось бы сейчас рисковать.
Быть может, он смог бы вообще забыть об Источниках, начертать новые, лучшие планы магических фигур, и не просто фигур – огромных зиккуратов и кенотафов, соединяя силы жизни и смерти, чтобы Неназываемый уж точно никогда не смог никуда вырваться.
Может, это даже остановило бы козлоногих, но в этом заранее быть уверенным нельзя.
Но сейчас он, Хедин, здесь совсем не для подобных мечтаний.
Вот кончились миры, началась пустота, пока ещё обычная, старая, помнящая Руку Творца, как говорили птицеглавые наставники его Поколения; хотя, разумеется, никакой «руки» у Творца в действительности не было.
Граница близко.
Когда-то здесь тоже были миры, самые разные – мрачные и светлые, жестокие и умиротворённые, с воинственными королями или же вообще без людей, эльфов, гномов и прочих разумных рас.
Их больше нет, они сделались добычей Неназываемого. Он тогда жадно охотился именно за живыми душами, словно отличая их среди прочей материи. Словно обжора, вдруг очутившийся на званом пиру, он лопал всё, заглатывал, не жуя, лихорадочно торопился, словно понимая: долго так продолжаться не может.
Так и случилось. Целые эоны миновали, как ему скармливалась одна лишь пустая, лишённая всякой жизни пустота. Конечно, она несла в себе магию, исторгнутую Источниками, но кроме этого – была совершенно, абсолютно пустой. Ни света, ни тьмы, ничего. Никаких субстанций Упорядоченного. Никакого различия, никакого движения.
И Неназываемому, похоже, стало-таки голодно. Наверное, он всё-таки осознал, что может остаться тут навечно, хотя сам был, наверное, так же вечен.
И появились козлоногие.
Можно было только догадываться, что сотворил Неназываемый с угодившими в его пасть душами.
Но теперь баланс нарушен. И Хедин ясно видел, что пустота, скармливаемая Неназываемому, перестала быть пустотой.
«Там, где есть различие, случается движение. Там, где случилось движение, там родилась сила. А где есть сила, там рано или поздно возникает сознание».
Пустоты сделалось меньше. Она взвихрилась, её пласты налезали один на другой, словно льдины весенним паводком. Крутящиеся воронки, провалы и пики, спрессованные, сжатые, они мчались безумными хороводами, и воды Великой Реки тоже сходили с ума.
Для двух частичек этой новой пустоты время могло идти совершенно по-разному: исчезающий миг одной составлял миллиарды и миллиарды человеческих лет для соседней.
От напряжения дрожала сама изнанка Упорядоченного, тот незримый каркас, фундамент, основа, рама, на которую натянут узорный холст Межреальности, расписанной всеми мыслимыми и немыслимыми красками.
Будь Хедин в привычном своём теле, он, наверное, сжал бы до хруста зубы.
Четвёртый Источник обессмыслил само понятие «пустой пустоты».
Сделал её не-пустотой: породил различия, неоднородности, сингулярности.
Уменьшил её поток, ослабил его. Идеальная плоскость, проведённая через Урд, Кипящий Котёл и Источник Мимира, перестала существовать, вздыбилась пиками, прогнулась впадинами.
Что же ты натворил, Старый Хрофт…
Мало того что теперь уменьшился сток Кипящего Котла и Источника Мимира. Но и сама пустота утратила важнейшее своё качество.
Бестелесный Хедин гнал призрачную частицу себя самого всё дальше и дальше. У него будет только одна попытка, и отступать он не собирался. Даже ради любви Сигрлинн. Потому что, ошибись он в задуманном, и для него, и для неё – для всех в Упорядоченном просто не останется места. Как не останется и самого Упорядоченного.
Подобные попытки опасны. Смертельно опасны даже для него.
Но сегодня выхода уже не оставалось.
Он расточался, он растягивался от края и до края Упорядоченного. Боль, как на дыбе, хотя у него и нет сейчас тела. Ему предстояло составить новые карты бездны Неназываемого, ибо она перестала быть просто бездной.
Его кружило и кружило неоглядным, необозримым кругом, неизмеримым ни в лигах, ни в годах пути. Он проносился над мирами, нависал над ними, поневоле глядя вниз, то на цветущие луга и голубые реки, мирно текущие меж жёлтыми песчаными берегами, то на чёрные огнедышащие вулканы, извергающие всесжигающие потоки лавы на столь же чёрные, присыпанные серым пеплом равнины, где не смогла укорениться даже жёсткая сорная трава.
Он знал, что его заметят.
Видящие и мистики, герменевтики, иерофанты, отшельники, жрецы самых разных богов, от Древних до Спасителя. Поклоняющиеся Дальним. Человекоорудия, слуги Хаоса. Дремлющие глубоко под скалами драконы-прародители. Вампиры.
А в одном из миров, как раз изобильном горами, что дышат огнём, его присутствие ощутили последователи Ракота Восставшего. Неведомым путём уцелевшие после падения Владыки Тьмы, бежавшие на самый край Сущего, да так там и оставшиеся…
Надо будет сказать брату, машинально подумал Познавший Тьму. Пусть выведет их отсюда. Они заслужили.
Если, конечно, нас всех не сожрут раньше.
Неназываемый, надо полагать, весьма обрадовался перемене в однообразной диете. Или, вернее, так думал о нём Хедин, прекрасно понимая, что к этой сущности никакие наши привычные оценки неприменимы. Неназываемый мог испытывать фантастические и невероятные эмоции, а мог оказаться абсолютно тупой, нерассуждающей, в принципе не способной ни какое отвлечённое мышление субстанцией, наподобие пламени, радостно пожирающей сухой участок леса.
Познать это, определить это точно было невозможно. Никакой сигнал не достигнет Неназываемого, и ничто ответное не вырвется из его абсолютной черноты.
