Чемодан был новый, большой, вполне себе солидный, с малепусеньким ключиком и кодовым замком в двухзначное число.
Вооот.
Надеюсь, никто не станет спорить, что один чемодан на двоих – это отличный повод для смертоубийства. По крайней мере – для нормальных среднестатистических советских детей.
Сначала мы подрались просто так, от переполняющих нас чувств. Манька, как опытный рефери, какое-то время бегала вокруг, а когда увидела, что дела плохи и Каринка вот-вот вырвет мне кадык, навалилась на нее и оттащила в противоположный угол комнаты. Через минуту мы снова сцепились, потому что никак не могли решить, у кого вещи в чемодане будут лежать справа, а у кого – слева. Потом мы подрались из-за ключика. Потом мы подрались, потому что мирным путем выбрать цифровую комбинацию на кодовом замке у нас не получалось.
А потом на шум прибежала мама, вывернула нам уши, отобрала ключ и установила код 27.
– Ты родилась 14-го, а ты – 13-го, в сумме будет 27. Ясно?
– Но… – запричитали мы.
– Никаких но! – дыхнула огнем мама. – А будете плохо себя вести, в «Колагир» не поедете.
В «Колагир» хотелось всем, поэтому мы старались вести себя по возможности тише воды, ниже травы. Вот и сегодня, как только контуженный светским разговором с бабулей дед вернулся к себе на работу, мы оставили взрослых в гостиной, а сами заперлись в детской. День провели в героической тишине, шушукались об Ингиной тете, по пятьсот раз перепрятывали Каринкины рогатки и мечтали о том, как здорово мы проведем время в пионерлагере с таинственным названием «Колагир».
Вообще дед легко мог организовать нам путевки в «Артек» или в любой другой хороший пионерлагерь. Он долгое время проработал первым секретарем райкома, ездил на разные съезды республиканского и всесоюзного значения, имел немало влиятельных друзей. НО. Партийцем был идейным, свято верил в победу коммунизма и обладал славой кристально честного человека. Чем сильно затруднял жизнь своей семьи.
Когда бабушка Тата заикнулась о покупке радио, мол, Драстамат-джан, свет очей моих, пусть Бог дарует тебе вечную удачу, здоровье и долгие годы процветания, тебе и твоим партийным друзьям! И их семьям!
– Так, – напрягся дед.
– У всех наших друзей есть радио, почему бы и нам не купить? – затрепетала Тата.
– Тата, ты мне не жена, а классовый враг! – стукнул по столу кулаком дед. – Половина жителей нашей республики до сих пор живет без радио и не имеет представления о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике. А ты, мещанка такая, просишь у меня радио!
– Драстамат, – пошла обходными путями Тата, – если у второй половины республики уже есть радио, то почему бы и нам не купить? Подумай сам: Лева учится в шестом классе, Юрик – в четвертом. Зоя пошла в первый класс. Разве это порядок, когда дети первого секретаря райкома ничего не знают о рекордном урожае хлопка в Узбекской Советской Социалистической Республике? Дай бог здоровья и долгих лет процветания тебе, твоим партийным друзьям, их семьям, а также всему узбекскому народу?!
Драстамат от возмущения побагровел и заговорил лозунгами.
– Только после того, как наш сосед Леван! Купит радио! Только после этого! И мы купим! Ясно? – пророкотал он и, хлопнув дверью, закрылся в кабинете. Медитировать на партбилет.
Зачем глухому как пень Левану, который круглый год спасается от сварливой жены, запираясь в хлеве, радио, Драстамат уточнять не стал. Видимо, из каких-то идейных соображений.
– Мам, – обступили Тату дети, – и чего теперь? Радио не будет?
Тата вздохнула, усадила детей делать уроки, а сама пошла пропалывать огород. Потому что жене первого секретаря райкома, учительнице математики и матери пятерых детей не пристало покупать овощи на базаре. Не дай бог люди подумают, что ее муж разворовывает народную собственность и на эти нетрудовые доходы содержит семью!
Тата споро прополола огород, замесила тесто для хлеба, вычистила от помета курятник, подмела двор, приготовила обед, проверила тетради сыновей и выпорола каждого палкой для взбивания шерсти. А потом, собравшись с духом, пошла к мужу. Мириться.
– Драстамат, – поскреблась она в дверь кабинета, – чаю будешь?
– Налей мне кипятку, – зашуршал страницами «Капитала» Драстамат, – сахару не надо, оставь детям.
С возрастом дед ничуть не изменился, поэтому, когда замученная нашими шкодливыми выходками мама подняла вопрос о лагере, никто не сомневался, что путевки он возьмет только в «Колагир».
«Колагир» был совершенно невзрачным пионерлагерем местечкового масштаба, находился в часе езды от нашего городка, отличался скромными интерьерами и отвратительной кухней. Впрочем, об этом мы пока не догадывались и, потирая руки, строили планы на предстоящий сказочный отдых.
– Почти целый месяц без взрослых! Делай что хочешь! Разводи костры, уди рыбу, играй в казаков-разбойников, стреляй из рогатки! – перечисляла Каринка.
– Не надо на скрипке по два часа в день пиликать, – закатывала глаза Манька.
– И на пианино играть не надо, – поддакивала я.
– Вот оно счастье, – вздыхали хором мы.
Потом зазвенел телефон, и мы рванули отвечать. После небольшого мордобоя трубку все-таки подняла я.
– Але!
– Сделали, – раздался таинственный шепот.
– Что сделали?
– Клизму.
Я крепко задумалась.
– Чивой это? – Манька с Каринкой, затаив дыхание, следили за выражением моего лица. Выражение лица, видимо, было невнятным, поэтому они полезли мордочками в трубку и заорали: – А кто это и чего надо?
– Грю, клизму сделали, – зашипела трубка.
– Чего говорит?
– Говорит – клизму сделали. А, это Маринка! – осенило меня. – Марин, это ты?
– Я!
– А чего шипишь?
– Я не шипю… шиплю, я шепотом говорю, чтобы Сурик не слышал. А то он дразнится, – объяснила Маринка.
– И как ты себя чувствуешь?
– Не знаю. Там посмотрим. Я чего звоню. Вы не ходили к Инге?
– Неа, ну мы же обещали, что не пойдем без тебя.
– Спасибо, – обрадовалась Маринка, – ну все, тогда до завтра.
– До завтра. – Я положила трубку.
Девочки смотрели на меня во все глаза.
– Ну?
– Говорит – клизму сделали. Завтра пойдем подглядывать за Ингиной тетей.
– Надо было предупредить, чтобы она не ела сушеного кизила, – проворчала Каринка.
– Ну, она же не дура!
– Не дура. Но предупредить надо было.
Я хотела набрать Маринке, но тут из гостиной вышла Ба и сказала, что уже восьмой час, и им с Манюней пора домой. Мы с сестрой сначала проводили их до двери, потом долго махали вслед с балкона, а Манька ежеминутно оборачивалась и посылала нам воздушные поцелуи. Потом она споткнулась, чуть не упала, заработала мощный подзатыльник от Ба и понуро поплелась дальше. Но если вы думаете, что на этом Манька успокоилась, то очень ошибаетесь. Оборачиваться она больше не стала, но завела руку за спину и периодически «трепыхала» нам ладошкой.
