Иногда к нам на поклон приходила мелочь из пятого отряда, семилетние девочки и мальчики. Каринка великодушно посвящала их в краснокожих охотников и отправляла за добычей. Охотники, сделав символический круг по лагерю, возвращались, сгибаясь под тяжестью невидимой ноши.
– Чего приволокли? – ворчала я тоном Ба.
– Медведя (кабана, лося)!
– Положите туда, в угол, будет вам сегодня жаркое!
Когда взмыленные индейцы возвращались после тяжелого боя, я первым делом кормила их «ужином». А потом, подкрепившись, они скрупулезно казнили всех пленных и дезертиров. Казнью, само собой, руководила Чингачгук Абгарян.
Несмотря на богатую событиями жизнь, мы с нетерпением ждали воскресенья – домой хотелось ужасно. Но в очередной переговорный день мама огорошила нас известием, что приехать они не смогут.
– Девочки, папа с дядей Мишей уезжают завтра в Шамхор.
– Зачем?
– У дяди Миши однокурсник умер, понимаете? И им надо ехать на похороны.
На мой вопрос, а нельзя ли умершего однокурсника похоронить не в воскресенье, а, например, в понедельник, мама возмутилась:
– Наринэ, ну что ты такое говоришь?! У людей большое горе, страшное горе!
– У нас тоже горе, – вырвала у меня трубку Манька, – Теть-Надь, у нас тоже страшное горе! Мы домой хотим!
– Девочки, миленькие, – вздохнула мама, – потерпите до следующих выходных. Я вам обещаю, что к родительскому дню мы обязательно к вам выберемся!
Это было уже слишком! Остаток дня мы провели в унылых раздумьях и даже чуточку всплакнули. Ладно, не чуточку, а вполне себе конкретно. И пока мы с Манькой орошали окрестности нашего домика потоками горьких слез, Каринка сидела, нахохлившись, на своей кровати и смотрела в одну точку.
– Небось снова что-то замышляет, – причитала Манька, заглядывая в окно.
– Ага, – кивала я. Задумчивое выражение Каринкиного лица ничего хорошего не предвещало. Если сестра долго молчала, уставившись в одну точку, то это заканчивалось какой-нибудь катастрофой вселенского масштаба. Мы старались в такие минуты не отвлекать ее – в раздумьях она была раздражительной донельзя и легко могла покалечить нас одной левой.
К тому моменту, когда мы выплакали годовой запас слез, у Каринки созрел план.
– Пойдем, поговорить надо, – вышла она из домика.
– Чивой?
– Пойдем сказано. – И сестра непринужденным шагом направилась к забору. Мы с Манькой скорбно последовали за ней.
– Завтра уходим домой, – огорошила нас Каринка, когда наша троица надежно спряталась от чужих глаз в яблоневом саду.
– То есть как уходим? – заволновались мы.
– Вот так и уходим. Сбегаем.
– Да лааадно!
– Вы со мной или как? – рассердилась сестра.
– Конечно, мы с тобой, ты чего спрашиваешь?
И мы принялись совещаться, как нам лучше осуществить столь коварный замысел. Бежать решили прямо сразу после полдника. Потому что кто дурак пропускать утреннее купание в речке, а в тихий час не уйдешь – твое отсутствие сразу заметят вожатые.
– Вещей с собой не возьмем, – инструктировала нас Каринка.
– Почему?
– Вы что, совсем не соображаете? Чтобы не вызывать подозрений.
– Ааааа!
– Беееее!
Как мы дожидались часа Икс – об этом я лучше умолчу. До сих пор вспоминаю с содроганием. Скажу коротко – не спалось, не елось, не дышалось, не какалось. Зато сразу после полдника мы развели бурную деятельность – выкопали из тайника Каринкины рогатки и набили карманы галькой – идти безоружными мимо озера Цили, где водятся двухголовые змеи, было небезопасно. Потом мы прошлись непринужденной иноходью по лагерю – выведывали обстановку. Обстановка была расслабленной, вожатые что-то тихо обсуждали, рассевшись на лавочке напротив штабной, из сторожки деда Сако раздавались возмущенные стенания:
– Ферзя взял? Ничего-ничего, мы тебя сейчас слоном прижмем!
– Пошли, – скомандовала Каринка. Мы нырнули в кусты и через лаз в заборе выбрались к речке. Путь к свободе был открыт!
Какое-то время мы бежали, не останавливаясь. Потом пришлось сбавить скорость – выдохлись.
– Пока идем по лесу – питаться будем ягодами, – инструктировала нас Каринка, – а дальше пойдут картофельные поля, я их точно запомнила, когда мы ехали сюда. Так что от голода не помрем.
– Подожди, – заволновалась я, – у нас ведь спичек нет. Мы что, картошку сырой будем есть?
– Конечно, сырой! Сырая картошка, хоть и невкусная, зато очень полезная. Все нормальные люди ее сырой едят.
– Придумываешь, штоль? – не вытерпела Манька.
– Есть маленько, – кивнула сестра.
Но мы немного подумали и таки согласились, что раз другого выхода нет, то и сырая картошка вполне себе приемлемая еда.
Потом мы долго шли по краю леса, но в глубь благоразумно не заходили, чтобы не заблудиться. Кругом стояла невозможная красота: пели птички, летали бабочки, светило солнышко, в высоких кронах деревьев шумел ветер.
– Вот ведь как все придумано, – вздыхали мы с Манькой.
Каринка свое восхищение выражала несколько иначе.
– Стоишь? – хлопала она по стволу очередного могучего дерева. – Ну стой, стой, а мы домой идем!
А потом мы совершенно неожиданно набрели на одинокого осла. И это в глухом необитаемом лесу! Сначала, завидев среди деревьев что-то серое, мы очень испугались, потому что подумали, что это волк. Каринка тут же схватилась за рогатку, а мы спрятались за ее спину. Спасло волка от неминуемой смерти только то, что он вовремя подал голос.
– Иаааааа! Иаааааа!
– Это же осел! – изумились мы.
Это действительно был осел, притом совершенно приличный такой домашний осел. Стоял он при полном параде – на спине красовалось небольшое рукодельное седло, состоящее из диванной подушки и сложенного вчетверо старого паласа, с морды уныло свисала уздечка из пеньковой веревки. Кто-то заботливо привязал животное за поводья к дереву и ушел.
Мы хотели подойти поближе, но Манька остановила нас.
– Я знаю, зачем он тут, – сделала она умное лицо, – он приманкой работает!
– Чем?
– Приманкой. Для диких животных. Придет медведь, захочет его съесть, а тут хлоп – сработает капкан, и фьють!
– Чего фьють?
– Фьють – и кто-то будет щеголять в новой шубе.
– Да ладно! – вылупились мы.
– А то! Так и ловят крупную дичь, медведей там, или тюленей, привязывают в лесу осла, и фьють!
Какое-то время мы сочувственно разглядывали несчастное животное. Осел весьма органично вписывался в свое трагическое амплуа – горестно жевал травку и отгонял коротеньким хвостиком назойливых насекомых.
