На релейном заводе электробритву, как могли, починили. Но теперь она брила так себе и нещадно царапалась.
А нам с Манюней было очень стыдно за свое поведение, и мы поклялись никогда больше плохо себя не вести. Никогда-никогда. И даже не нарушали своей клятвы. Целых три дня.
Просто очень сложно вести себя примерно, когда у тебя такая сестра, как Каринка.
Глава 24
Манюня узнает, откуда берутся дети, или Как Ба чуть не сделала сиротиночкой Ритку из тридцать пятой
Каждая маленькая девочка мечтает о «принцессином платье».
Почему у вас такие удивленные лица? Вы не знаете, что такое «принцессино платье»? Значит, вы никогда не были маленькой девочкой! И не мечтали о пышных платьях, в которых щеголяли принцессы.
К таким платьям обязательно прилагались тонкие украшения и изящные туфельки на невысоком каблучке. И вся эта красота немилосердно переливалась на солнце множеством серебристых, ну или золотистых искр. И шлейф у платья был длинный-предлинный, пенно-кружевной, и несли его какие-нибудь ангельской внешности дети.
А теперь представьте себе такую картину. Идете вы, например, в музыкалку, на занятие по фортепиано, размахиваете убого-картонной папкой, перевязанной скучными серыми ленточками. На папке – грубым тиснением – скрипичный ключ. Внутри – этюды Черни, сонаты Гайдна и ненавистные гаммы. Зато на вас – переливающееся утренней зарей платье. До пят. И длинный-предлинный шлейф. Такой длинный, что вы уже завернули за угол на Абовяна, а он тянется за вами вдоль Маркса, через мост, вверх по щербатым ступенькам городского дома культуры, и наискосок, по большому двору, через дыру в заборе – на улицу Ленина, где вы живете. И шествуют по улице Ленина два ангельской внешности малыша, несут этот длинный, переливающийся шлейф, а он им указывает дорогу. Скажите, красота?
А дома вас дожидаются книжки, все в нарядных обложках, как в серии «Библиотека мировой литературы для детей», – голубенькие, желтые, красные и салатово-зеленые. Произведений в них намного больше, чем написали авторы. По сто романов Марка Твена, Жюля Верна, Эно Рауда, Астрид Линдгрен… Много-много прекрасных, нечитаных книг.
Конечно, не все маленькие девочки мечтали о таком количестве книг, и не все они жили на улице Ленина. Но я даже не сомневаюсь, что ни одна из этих девочек не отказалась бы от платья с длинным шлейфом и изящных туфелек на небольшом каблучке.
Этот комплект мечты у нас назывался «принцессино платье». Разбуди любую из моих сестер глубокой ночью, и на вопрос: «Чего тебе хочется больше всего на свете?» – она бы ответила: «Принцессиного платья».
Все, кроме Каринки. Каринка, в отличие от остальных девочек, мечтала о мотоцикле, чтобы он громко делал «дрыннн-дрыннн-дрыннн», и о ружье как у Гойко Митича из фильма «Чингачгук – Большой Змей».
Мы, конечно, подозревали, что Каринка вообще неправильная девочка, но боялись об этом говорить вслух.
– Нарин, а Каринка самашедшая, да? – воровато озираясь по сторонам, спрашивала Гаянэ.
– Ш-ш-ш, – пугалась я, – что ты такое говоришь, Гагасичка?
– Ну, или ненормальная, – не сдавалась сестра.
Если остальные девочки после передачи «В гостях у сказки» принимались рисовать принцесс, чтобы отправить на совсем непонятный адрес: гмосква Шаболовка 37, тете Вале («Мам, а что такое Шаболовка?» – «Название улицы». – «Это понятно, что название улицы, но слово «Шаболовка» что означает? И что такое гмосква?»), то Каринка находила для себя занятие поинтереснее. Она внимательно изучала анатомический атлас человека, а потом ходила за нами по пятам, пребольно тыкала под ребра и говорила – вот тут у вас находится печень, ясно?
– Врачом будет, – радовалась мама.
– Или убийцей, – хмыкал папа.
– Юра, как можно такое о своей дочери говорить? – стучала мама по дереву.
– О дочери нельзя. А вот насчет Каринки я не совсем уверен. Может, и можно.
Поэтому если на дни рождения остальным девочкам перепадали платья и куклы, то Каринке дарили брючные костюмы из пуленепробиваемой ткани или игрушечные танки и грузовики. Сестра в два счета разбирала игрушки на мелкие винтики и, довольная собой, уходила на улицу – терроризировать мальчиков.
– Замуж ее надо во Владивосток выдавать, – качала головой Ба, – а то в наших широтах ни одна свекровь не согласится на такую невестку.
Однажды, ранним августовским утром, в нашей квартире раздался звонок. Я в это время чистила зубы, поэтому побежала к телефону с зубной щеткой во рту. Нужно было как можно скорее снять трубку, чтобы звонок не разбудил маленькую Сонечку.
– Ойе!
– Чего это ойе? – опешила Манька.
– Поои! – Я кинулась в ванную, прополоскала рот и вернулась обратно. – Это я зубы чистила.
– А что такое «поои»? – не унималась Манька.
– Подожди, неужели непонятно?
– Мария, ты поздоровалась? – прогрохотала Ба. Я инстинктивно втянула голову в плечи. То, что Ба находилась в двух кварталах от меня, ничего не означало. Громовые раскаты ее голоса ввергали в ступор любого ребенка в любом конце земного шара.
– Ой, Нарка, извини, – прошептала Манька и, прочистив горло, важно выговорила: – Здравствуйте!
– Здравствуйте, незнакомая Маня.
– Хихихиииии, – захихикала Манька, – скажешь тоже – незнакомая.
– Чего звонишь в такую рань?
– Нарка. У меня новость. Дочь Шаапуни выходит замуж. Ну ты помнишь, да?
Я, конечно, помнила. Дочь Шаапуни, Агнесса, была самой красивой девушкой нашего городка. Когда она шла по улице, то все оборачивались ей вслед. Еще бы, если у тебя густые смоляные волосы, изогнутые в полуулыбке губы и серые глаза, то редкий мужчина может пройти мимо не обернувшись. Агнесса недавно выучилась на педиатра и вернулась домой уже помолвленной девушкой.
Свадьбы в нашем городе традиционно игрались осенью, но жених Агнессы учился в Москве, и к началу сентября ему нужно было возвращаться в столицу. Поэтому торжество назначили на август. Иначе Агнессу без свидетельства из загса не поселят в общежитии с мужем.
– Нарк, а знаешь чего? – продолжила Манька. – Сегодня у Агнессы последняя примерка свадебного платья. Придет портниха и на ней будет подгонять этот, как его, ну… опять забыла… скелет, во!
– Какой скелет? – испугалась я.
– Корсет! – прогрохотала Ба. – Корсет, горе мое!
– То есть корсет, – быстренько исправилась Манька.
– А-а, – кивнула я, – ух ты, как здорово.
– Ну?
– Чего ну?
– А чего не спрашиваешь, что такое корсет?
– Да я лучше у мамы спрошу, а то Ба сейчас снова будет ругаться, – струсила я.
