– Вы не принцессы, а балбески и дегенератки, понятно? – рявкнула Ба.
– Это само собой, – упорствовала Манечка, – но ты про царя Шаца ответь.
– Нет и не было такого царя! – вздохнула Ба.
– Ыааааааааа, – ткнулась ей в живот Манька, – царь Абгар был, а царя Шаца, значит, не быыыло?
– Царя Шаца не было, зато твой прадед Исаак Шац сочинял такие стихи, что все бакинские красавицы были у его ног. Все до одной! – Ба протерла Манину мордочку подолом своего платья и заглянула ей в глаза. – Он был невероятным умницей и очень талантливым поэтом. Понятно тебе?
И было в голосе и выражении лица Ба такое, что Манька мигом затихла, а потом повернула к нам свое заплаканное личико:
– Выкусили?
– Мария! – прогрохотала Ба и отвесила внучке подзатыльник.
Но Манька даже ухом не повела. Она гордо прошла мимо нас и стала подниматься на второй этаж. Дошла до середины лестницы, свесилась через перила и крикнула вниз:
– Не хочу больше дружить с тобой, Нарка. Понятно тебе? – И побежала наверх.
– Ба-а? – Мой голос предательски оборвался. – Чем я ее обидела?
– Ничем, Нариночка, – обняла меня Ба, – просто Маня перенервничала. Она единственный ребенок в семье, а вас много. И ей очень хочется во всем быть похожей на вас, чтобы не чувствовать себя одинокой, понимаешь? Идите домой, завтра все будет хорошо. Она отойдет и снова помирится с тобой.
Мы с Каринкой надели ботиночки и поплелись домой. Я плакала, а Каринка шипела на меня:
– Ну чего ты плачешь, как дура, Ба ведь сказала, что завтра помиритесь.
– Ничего мы не помиримся, Маня больше не будет со мной дружить!
– Хочешь, я буду с тобой дружить?
– Нет! Ты и так со мной дружишь, ты моя сестрааааа! А Манька мне не сестрааа! Она мне вообще никтооооо!!! Просто друуууг! И одинокая девочкаааа!
– Ну ты ваще дура, – рассердилась Каринка и выдрала с корнем какое-то растение из цветочной клумбы.
– Ты уверена, что это сорняк? – спросила я сквозь слезы.
– Конечно, все цветы уже отцвели, остались одни сорняки.
Так мы и шли домой – я обливалась слезами, а Каринка страдала лицом и остервенело размахивала длинным стеблем сорняка.
Во дворе нам повстречался зловредный и шкодливый мальчик Сережа, и, из чистого интереса, сколько ударов может выдержать растение, Каринка исхлестала его сорняком. Пока она гонялась за мальчиком, я рыдала возле белой «шестерки». Заодно сквозь слезы пыталась понять, каким же образом куклу прикрепили к капоту. Оказалось, что ее намертво привязали лентами к дворникам. Тут прибежала Каринка.
– Пять ударов – и сорняк превратился в мочало, – выдохнула она и вцепилась в куклу.
– Девочки, – обеспокоенно высунулась в окно мама, – марш домой!
– Не дала от дворников оторвать! – проворчала Каринка.
Вечер я просидела возле телефона в ожидании звонка от Мани. Но телефон молчал.
– Не хочу я быть принцессой, – приговаривала я, размазывая по щекам слезы, – дался мне этот царь Абгар!
Когда я с горя улеглась спать, мама подоткнула со всех сторон одеяло, села рядом и взяла меня за руку.
– Утро вечера мудренее, – улыбнулась она, – завтра все будет хорошо.
И я, замученная переживаниями, провалилась в глубокий сон.
Ранним воскресным утром в нашем доме раздался телефонный звонок. Я побежала как ошпаренная поднимать трубку, пока звонок не разбудил остальных.
– Але!
– Овощи! – бодрым голосом отрапортовала Манька.
– Чивой? – я мигом проснулась.
– Грю, овощи! Песня.
– Мань, какие овощи, какая песня?
– Нарка, не перебивай меня. Раз мой прадед был поэтом, то я тоже решила стать поэтом. И написала стих про овощи. Потом сочинила к нему музыку. И получилась песня. Вот, послушай. Сейчас, только поставлю трубку на полку так, чтобы ты слышала и пение, и аккомпанемент на скрипке.
– Что-то случилось? – высунулась в дверь спальни мама.
– Это Маня, – зашептала я, – она песню сочинила, называется – «Овощи».
– Вот дегенератки, – тоном Ба возмутилась мама. – Вы хоть видели, который час?
Я хотела ответить, что пока очень рано, но тут Манька запиликала на скрипке и запела тоненьким голосом:
Лук, картошка, огурцы,
Помидорчик красненький
И морковка рыжая,
Перчик зеленый.
Ешьте, ешьте, деточки
Родные мои,
Наши овощи
Будут вас кормить!
– «Родные мои, наши овощи будут вас кормить», – это припев, ну ты поняла, да? Как тебе песня? – спросила Манька.
– Шикиблеск. Мань, это самая красивая песня, которую я слышала.
– Ага. Теперь все бакинские красавицы будут у моих ног! Хочешь, я еще раз тебе ее спою?
– Хочу.
Но исполнить песенку второй раз Манюне не удалось.
– Мариииииииия! – прогрохотала Ба. – Ты видела, который час?
– Потом договорим, – шепнула Манька и отключилась.
Я какое-то время простояла с трубкой у уха, вслушиваясь в гудки. Счастью моему не было предела – Манька все уже забыла и снова дружит со мной! Никогда, никогда мы больше не будем ссориться, никогда! Я тихонечко опустила трубку на рычаги, прокралась в спальню и легла в постель. Часы показывали четверть шестого утра. До рассвета было еще далеко, но на том конце города уже победно перекликались петухи.
Глава 5
Манюня лепит из меня снеговика, или Ба снова сказала «господибожетымой»
Зимы в наших южных широтах редко бывали снежными. Температура колебалась где-то в районе нуля, декабрь выдавался традиционно туманным, да таким молочно-туманным, что отменялись рейсы самолетов в аэропорту нашего района. Аэропорт находился впритык к границе с Азербайджаном и обслуживал три еженедельных рейса Ереван – Айгепар – Ереван. За этот «впритык» он и поплатился в войну – его разбомбили в первую очередь. Но это потом, в 90-е, а сейчас он представлял собой новенький, недавно отстроенный комплекс и радовал глаз чистеньким аэровокзалом и идеально ровной взлетно-посадочной полосой.
Иногда по этой полосе сновали куры диспетчера тети Зины. Тетя Зина жила аккурат через дорогу и в нелетные дни приводила на работу всю свою домашнюю живность. Куры важно ходили по заасфальтированной взлетной полосе, остервенело гадили, а потом ковырялись в собственном помете. Два штатных ястреба аэропорта, Карабас и Барабас, неприязненно следили за курами из своих металлических клеток.
