В один из последних дней пребывания Энни в Валей-Роуд, в Уэйсайд приехал Алек Уард с важным сообщением для Дженет.
– Скорее поехали к Дугласам! – сказал он. – Им необходимо видеть вас! Наверное, старая миссис Дуглас в конце концов отдаст Богу душу. Хотя умирала-то она лет двадцать…
Дженет побежала за шляпой, а Энни спросила, в каком состоянии пожилая леди.
– Нет, у нее приступа и в помине нет, – серьезно ответил Алек, – но это-то меня и пугает. Раньше она стонала и металась по всему дому, а нынче лежит себе тихо, как мумия. А уж когда от миссис Дуглас и слова не дождешься, – дела плохи.
– Вы не любите миссис Дуглас? – вдруг спросила Энни.
– Я люблю кошек, если они ведут себя, как кошки. Но терпеть не могу кошачьих уловок в женщинах! – глубокомысленно изрек Алек.
Дженет вернулась домой, когда уже смеркалось.
– Миссис Дуглас умерла, – сказала она грустно. – Ее не стало вскоре после того, как я к ним приехала… Она спросила меня слабым голосом: «Теперь вы выйдете за Джона?..» Как видно, интересовало ее только это. Своим вопросом она ранила меня в самое сердце, Энни! Подумать только, родная мать Джона думала, что я не выхожу за него замуж… из-за НЕЕ! Я ничего не могла возразить ей в ответ: вокруг были другие женщины. Хорошо, что Джон при этом не присутствовал!
И Дженет начала безутешно плакать. Но я приготовила ей горячий имбирный напиток, чтобы поддержать ее силы (позднее Энни обнаружила, что вместо имбиря взяла перец, но Дженет так и не почувствовала разницы!).
Вечером, после похорон, Дженет с Энни сидели на крылечке, на ступеньках, и смотрели на закат. Ветер уснул где-то среди сосен, и на севере небо освещалось белыми всполохами зарниц.
Дженет была одета в то самое, ужасное черное платье; взгляд ее был жалок, а глаза и нос покраснели от слез. Они почти не разговаривали и Дженет не реагировала на все попытки Энни ее расшевелить. Очевидно, она предпочитала предаваться меланхолии.
Вдруг ворота открылись, и в сад вошел Джон Дуглас. Он направился к ним прямо через клумбу герани. Дженет поднялась к нему навстречу. То же самое сделала и Энни. И хотя последняя – девушка высокая, и в тот вечер надела белое платье, Джон не видел ее. Он видел лишь Дженет!
Джон Дуглас тихо спросил:
– Дженет, вы будете моей женой?
Слова эти прозвучали, подобно выстрелу, – как если бы они запоздали на двадцать лет и сейчас были вовсе не уместны.
Еще больше краснеть Дженет уже не могла, – она ведь слишком много плакала, и от этого лицо ее горело, как в огне. Поэтому, оно внезапно приобрело какой-то фиолетовый оттенок…
– Но почему, почему вы меня не просили об этом раньше? – медленно спросила она.
– Не мог. Она – то есть мама – взяла с меня обещание, что я этого не сделаю. Девятнадцать лет назад у нее был тяжелейший приступ. Мы думали, ей не выжить. И она стала умолять меня, чтобы я не делал вам предложения, пока она жива. Я вовсе не хотел ей обещать этого, хотя мы все думали, включая докторов, что осталось ей жить всего шесть месяцев… Но она упала на колени, больная и страдающая, и все умоляла и умоляла меня… И я сдался.
– Но почему ваша мама была так настроена против меня? – воскликнула Дженет.
– Да вовсе не была. Просто она не хотела, чтобы в доме жила любая другая женщина – вы или кто-то еще. Она пригрозила, что НЕМЕДЛЕННО отправится на тот свет, если я ей этого не пообещаю, и я стану убийцей собственной матери! Пришлось уступить. С тех пор она постоянно напоминала об этом, даже когда я ползал перед ней на коленях и молил отпустить меня…»
– Но почему вы мне все это раньше не рассказали? – задыхаясь, спросила Дженет. – Если бы я только знала… Почему вы не сказали мне?
– Так я пообещал ей, что ни одна душа об этом не узнает, – хрипло сказал Джон. – Она заставила меня поклясться на Библии! Дженет, разве я когда-нибудь пошел бы на это, если б не был так уверен, что все это долго не продлится? И я ошибался. О, Дженет, как я страдал все эти девятнадцать лет, если б вы знали! И вас я заставил страдать! Но… после всего этого, вы выйдете за меня? Дженет, вы согласны стать моей женой? Я пришел, как только смог, чтобы просить вас об этом!
В этот момент потрясенная Энни, наконец, осознала, что она здесь лишняя. Она потихоньку исчезла с крыльца и снова встретилась с Дженет только на следующее утро. Последняя поведала ей о том, как дальше развивались события.
– Какая жестокая, лживая старушенция! – в сердцах воскликнула Энни.
– Тс! О мертвых дурно не принято говорить! – серьезно молвила Дженет. – Если б она была жива, – тогда другое дело… Но ее уже нет. Так что, не будем о грустном, Энни! А знаете, я наконец-то счастлива! Я б еще и триста лет прождала, если б знала истинную причину!
– Когда вы женитесь?
– Через месяц. Конечно, это будет очень скромная свадьба! Представляю, что скажут обо мне люди! Уж они «перемоют» мне все косточки! Поползут сплетни, что, мол, поторопилась подцепить Джона, стоило его бедной матери сыграть в могилу… Джон предложил все им рассказать, но я ему запретила.
– Нет, Джон, – сказала я, – в конце концов она – твоя мать, и мы сохраним эту тайну, чтобы не запятнать ее имени. Какое мне дело до того, что могут подумать люди. Главное, теперь я сама знаю всю правду! Остальное – не столь важно. Эту тайну мы унесем с собой в могилу.
Так что пришлось ему согласиться.
– Вы можете простить такое, что я бы едва ли могла когда-нибудь простить! – сказала Энни довольно сердито.
– Вот поживете с мое, – измените свои взгляды на многие вещи! – терпимо сказала Дженет. – Со временем мы понимаем, как это важно – уметь прощать. Знаете, в сорок это значительно проще делать, чем в двадцать!
Глава 35. Последний год в Редмонде
– Ну, вот мы и снова вместе, загоревшие и полные сил, как олимпийские спортсменки, готовые к марафонскому бегу! – весело сказала восседавшая на чемодане Фил и облегченно вздохнула. – Разве это не чудесно – снова видеть наше старое гнездо, Пэтти-Плейс, и тетушку, и кошек?! Расти выдрали клок с другого уха, да?
– Расти был бы котом номер один во вселенной, если бы не его уши… – произнесла Энни, сидя на своем чемодане. Расти блаженствовал у нее на коленях; Энни вернулась, и он пребывал на седьмом небе от счастья…
– Тетушка, разве вы не рады нашему возвращению? – лукаво спросила Фил.
– Разумеется, рада! Но… не разберете ли вы, наконец, эту гору вещей? – взмолилась тетушка Джеймсина, обращаясь ко всем четырем смеющимся и болтающим, среди полного хаоса чемоданов, барышням. – Поговорите после. Сделал дело – гуляй смело! Именно так говорили, а главное, поступали в дни моей молодости.
– О, тетушка, наше поколение все делает как раз наоборот! Наш девиз: Играйте, пока играется, – а уж после – пашите, сколько душе угодно! После того, как развеешься, – все дела делаются играючи!
