– Ну, с этим нельзя не согласиться, – кивнул Мэтью.
– Миссис Спенсер заявила, что мой язык, должно быть, без костей… Какие уж там «кости»; но он свободен, к сожалению, лишь впереди… Миссис Спенсер упомянула, что название вашей усадьбы – Грин Гейблз. Я всё выспрашивала у неё, что это за место. И она сказала, что там кругом деревья. Я просто просияла! Обожаю деревья! А вокруг приюта росло всего-то несколько чахлых кустов, и больше – ничего. Эти кусты, а может это были и жалкие деревца, сами выглядели, как сиротки… Я даже плакала при виде их, и говорила: «Ах вы, бедняжечки! Если бы вы росли в огромном лесу, среди других деревьев и мхов, и колокольчиков, – многие растения нашли бы приют на ваших корнях, ручеёк бежал бы рядом, птицы пели бы в ваших кронах, – вот тогда вы бы выросли! Но здесь вы не можете. Я знаю наверняка, как вы себя чувствуете, деревца!» Мне жаль было расставаться с ними сегодня утром. Я так к ним привязалась! Кстати, а ручей течёт где-нибудь неподалёку от Грин Гейблз? Забыла задать этот вопрос миссис Спенсер.
– Ну, есть один, внизу, рядом с домом.
– Фантастика! Всегда мечтала жить у ручья! Но… никогда не думала, что мечта осуществится! Ведь мечты не часто становятся явью, не так ли? Не правда ли было бы здорово, если бы они сбывались? Сейчас я чувствую себя почти счастливой. Почему «почти»? Взгляните, какого цвета это!» – Она закинула одну из своих блестящих кос через худенькое плечо и подняла кончик её прямо к глазам Мэтью, который не слишком хорошо разбирался в цветах и оттенках дамских локонов, но в этом случае никаких сомнений не возникало.
– Рыжего, не так ли? – сказал он.
Девочка перебросила косу за спину со вздохом, исходившим откуда-то из глубины души и вырвавшемся наружу, унося с собою, казалось, все скорби человечества…
– Д-да, она рыжая, – сказала девочка обречённо. – Теперь Вы понимаете, отчего я не вполне счастлива. У всех рыжих одна проблема – в том, что они рыжие! Другое меня мало волнует: веснушки, зелёные глаза, худоба… Я могу стереть их из своего воображения. И представить, что цвет лица у меня – как цвет лепестков розы, а глаза – как звёзды, к тому же фиалковые… Но вот огненные волосы мои никак не хотят стираться из воображения. Я стараюсь изо всех сил и говорю себе: «Теперь у меня чёрные, великолепные волосы цвета воронова крыла». Но в то же время я точно знаю, что они – рыжие, и это разбивает моё сердце! Этот «крест» я пронесу через всю свою жизнь… Однажды мне попался роман о девушке, которая тоже несла свой крест, но дело было отнюдь не в рыжих волосах: она была слишком красива! Её косы отливали чистым золотом, а чёлка касалась алебастрового лба. Вы не знаете, как это понимать – «алебастрового лба»? Не могу найти ответа на этот вопрос. А вы не знаете его?
– Ну, вообще-то, боюсь, что нет, – сказал Мэтью. У него начиналась головная боль… Он чувствовал себя точно так же, как однажды в дни «бурной молодости», когда знакомый парнишка затащил его на карусель во время пикника.
– Ну, что бы это ни было, это было нечто хорошее, потому что она отличалась небесной красотой. Вы можете представить, как это – чувствовать себя красоткой?
– Н-нет, не могу, – признался Мэтью чистосердечно.
– А я могу! Я часто это делаю! Если б вам предоставили выбирать, кем бы вы хотели быть – совершенным красавцем умницей или человеком ангельской доброты?
– Ну? теперь уж я и впрямь не знаю.
– Вообще-то, я тоже. Невозможно сделать выбор. Да и какая разница, если ни красавицей, ни умницей я никогда не стану. И я – не ангел, – говорит про меня миссис Спенсер. Она мне сказала… ой, мистер Катберт! Мистер Катберт!! Мистер Катберт!!!
Конечно, миссис Спенсер говорила совсем другое. Нет, ребёнок вовсе не вывалился на землю, да и Мэтью не позволил бы себе отколоть какой-нибудь «номер». Просто они описали дугу на коляске и перед их глазами предстало «авеню».
«Авеню», как называли эту часть дороги жители Нью-Бриджа, протянулось на четыреста-пятьсот ярдов и представляла собой своеобразный «остров», весь засаженный яблоневыми деревьями. «Авеню» основал несколько лет назад один эксцентричный пожилой фермер. Белые лепестки словно слились, образуя единый, благоухающий «полог» над этим садом. А под «пологом» разливался багровый закатный свет, и солнце, дарившее последние отблески уходящему дню, напоминало гигантскую розетку соборного придела.
Красота эта, казалось, глубоко потрясла девочку. Она откинулась назад в коляске, сжала пальцы тоненьких рук, и подняв повыше голову, восторженно пожирала глазами всё это «белое великолепие». Даже тогда, когда они миновали чудесное место и преодолевали длинный спуск к Нью-Бриджу, она сидела, не подавая признаков жизни. На её лице всё ещё сияло восхищение, и когда она смотрела вдаль, на зажжённый закатом запад; перед её глазами, на этом волшебном фоне, чередой проходили видения… Через Нью-Бридж, маленький, полный суеты городок, в котором собаки заливались лаем им вслед, мальчишки улюлюкали, а из окон выглядывали всякие забавные физиономии, проехали всё так же молча.
Позади остались ещё три мили – ребёнок хранил молчание… Очевидно, девочка могла делать это с тем же энтузиазмом, как и когда говорила.
– Полагаю, вы очень устали и голодны, наверно, – рискнул, наконец, нарушить затянувшуюся паузу Мэтью, приписывая внезапный «приступ немоты» только этим двум причинам, – другое, просто не могло прийти ему в голову, – но нам осталось совсем не много! Всего около мили!
Она вышла из своей глубокой задумчивости и глубоко вздохнула; взгляд её был затуманенным: душа её всё ещё спускалась со звезд…
– О, мистер Катберт, – прошептала она. – То место, которое мы проехали-то, белое место – что это было?
– А, должно быть, вы это об «авеню», – протянул Мэтью после секундного размышления. – Да, красивое местечко.
– Красивое? Не то слово! И даже не просто великолепное, а – чудесное! Единственное из всего того, что я видела, превосходящее моё воображение. Я получила полное удовлетворение! – Она положила руку на грудь. – Я словно в состоянии опьянения! Но это – приятно! Когда-нибудь вам приходилось чувствовать себя подобным образом, мистер Катберт?
– Ну, сейчас я что-то не могу вспомнить.
– Со мной такое частенько происходит. Когда я встречаю нечто, воистину прекрасное! Но они не должны называть то место «авеню». Это ничего не значащее имя. Они должны дать ему другое название. Ну, скажем, э… Белоснежный Путь Восторга. Не правда ли, очень образно? Когда мне не нравятся названия мест или имена людей я всегда придумываю что-нибудь своё, и с тех пор только так их и называю. Одну девочку в приюте звали Генсиба Дженкинс, но я всегда представляла её с другим именем, как Розалию де Вере́. Остальные пусть называют то место «авеню», но для меня оно навсегда останется Белоснежным Путём Восторга. Так нам действительно осталась только миля? Я и рада и не рада этому. Не рада, потому что путешествие было таким хорошим, а мне всегда жаль, хотя я и знаю, что всё хорошее когда-нибудь кончается. Конечно, в один прекрасный день ты можешь увидеть что-нибудь и получше, но это ещё не факт. В любом случае, так плохо расставаться с хорошим! Ведь правда?… Но я рада тому, что мы вскоре окажемся дома! С тех пор, как я себя помню, у меня никогда не было настоящего дома. Мысль о том, что я буду жить дома, снова опьяняет меня. Как же это чудесно!
