Трёхлетняя малышка Минни была очень больна. Она лежала на диванчике в кухне, охваченная лихорадкой, а ее хриплое дыхание было слышно по всему дому. Мэри Джо, полная, с широким лицом французская девушка из Крика, которую миссис Барри наняла, чтобы присмотреть за детьми во время ее отсутствия, была беспомощна и сбита с толку, совершенно не в состоянии придумать или сделать то, что нужно.
Энн приступила к делу мастерски и не теряя времени.
– У Минни очевидно круп; Она очень плоха, но я видела случаи и похуже. Нам нужно много горячей воды, Диана, а в чайнике не больше чашки. Наполни его, а Мэри Джо пусть подкинет дрова в печку. Я не хочу вас обидеть, но мне кажется, вы могли бы подумать об этом и раньше, если у вас есть хоть капля воображения. Теперь нужно раздеть Минни и положить ее в постель, и ты, Диана, постарайся найти ей какую-нибудь мягкую фланелевую одежду. Я собираюсь дать ей дозу травяной настойки в первую очередь.
Минни не хотела принимать лекарство, но Энн недаром смотрела за тремя парами близнецов. Настойка была принята, и не один раз в течение долгой, тревожной ночи, когда две маленькие девочки терпеливо ухаживали за страждущей малышкой Минни, а Мэри Джо, честно пыталась сделать все, что могла, постоянно разжигая камин и накипятив столько воды, что хватило бы на целую больницу крупозных младенцев.
Было уже три часа ночи, когда Мэтью приехал с врачом, потому что он был вынужден поехать в Спенсервиль за ним. Но срочная необходимость в помощи врача уже отпала. Минни было намного лучше, и она крепко спала.
– Я была близка к отчаянию, – объяснила Энн. – Ей становилось все хуже и хуже, хуже, чем близнецам Хэммонд, даже последней паре. Я на самом деле думала, что она умрёт от удушья. Я отдала ей всё до последней капли из этой бутылочки с настойкой, и сказала себе – не Диане или Мэри Джо, потому не хотела беспокоить их ещё больше – они и так были обеспокоены, но я должна была сказать себе, чтобы дать выход чувствам – «это последняя надежда, и я боюсь, она напрасна». Но в течение трех минут она откашляла мокроту, и ей сразу стало лучше. Вы должны просто представить моё облегчение, доктор, потому что я не могу выразить это словами. Вы знаете, что есть некоторые вещи, которые не могут быть выражены словами.
– Да, я знаю, – кивнул врач. Он посмотрел на Энн так, как будто думал кое-что о ней, что не может быть выражено словами. Позже, однако, он выразил это мистеру и миссис Барри.
– Эта маленькая рыжеволосая девчушка, которая живёт у Касбертов, просто умница! Я уверяю вас, что она спасла жизнь вашему ребенку, потому что могло быть слишком поздно, когда я добрался до вас. Она проявила такое мастерство и наличие ума, которые совершенно удивительны у ребенка ее возраста. Я никогда не видел таких глаз, как у неё, когда она объясняла мне всё, что произошло.
Энн возвращалась домой прекрасным, белоснежным зимним утром, с воспалёнными от бессонной ночи глазами, но по-прежнему неутомимо болтая с Мэтью, когда они переходили большое белое поле и шли под сверкающим кленовым сводом по Тропе Влюблённых.
– О, Мэтью, какое замечательное утро! Мир выглядит так, словно Бог создал его для собственного удовольствия, не так ли? А эти деревья выглядят так, как будто я могу их сдуть своим дыханием! Пуф! Я так рада, что живу в мире, где есть снег и морозы, а вы? И я так рада, что у миссис Хэммонд было три пары близнецов. Если бы не они – я, возможно, не знала, что нужно сделать для малышки Минни. Мне очень жаль, что я считала близнецов миссис Хэммонд такой обузой. Но, о, Мэтью, я так хочу спать. Я не могу пойти в школу. Я просто знаю, что я не смогу держать глаза открытыми, и буду выглядеть глупо. Но я не люблю оставаться дома, ведь Гил… некоторые другие ученики получат первенство класса, и так трудно будет занять первое место вновь – хотя, конечно, чем труднее, тем больше удовольствия получаешь от успеха, не так ли?
– Ну, я думаю, ты справишься, – сказал Мэтью, глядя на белое личико Энн с темными тенями под глазами. – Ты просто идти прямо в постель и выспись. Я сделаю все дела.
Энн послушно пошла спать и спала так долго и крепко, что проснулась, когда на улице уже был бело – розовый зимний день. Она спустилась на кухню, где Марилла, которая уже вернулась домой, сидела с вязанием.
– О, вы видели премьера? – сразу воскликнула Энн. – Как он выглядит, Марилла?
– Ну, он стал премьером не за счет своей внешности, – сказала Марилла. – Ну и нос у него! Но он хорошо сказал речь. Я гордилась тем, что я консерватор. Рэйчел Линд, конечно, будучи либералом, не получила никакого удовольствия. Твой ужин в духовке, Энн, и ты можешь взять сливовое варенье из кладовой. Я думаю, что ты голодная. Мэтью рассказывал мне о прошлой ночи. Я должна сказать – повезло, что ты знала, что делать. Я бы понятия не имела, потому что никогда не сталкивалась с крупом. А сейчас, не говори ничего, пока не поешь. Я могу сказать по твоему виду, что у тебя много новостей, но они подождут.
У Мариллы тоже было, что сказать Энн, но она не сказала, потому что знала, что волнение, вызванное этим известием, может отбить у Энн аппетит. Когда же Энн закончила доедать сливовое варенье, Марилла сказала:
– Миссис Барри была здесь во второй половине дня, Энн. Она хотела увидеть тебя, но я не решилась тебя будить. Она сказала, что ты спасла жизнь маленькой Минни, и теперь она жалеет, что так поступила с тобой в этой истории со смородиновым вином. Она также сказала, что теперь она знает, что ты не хотела напоить Диану специально, и она надеется, что ты простишь ее, и вы снова будете с Дианой хорошими друзьями. Можешь пойти к ним сегодня вечером, если захочешь. Диана не может выйти на улицу, потому что простудилась вчера вечером. Энн Ширли, помилуй, не нужно прыгать от счастья!
Предупреждение не было лишним, так как Энн вскочила на ноги, и ее лицо засветилось от радости.
– О, Марилла, я могу пойти прямо сейчас? Можно я не буду мыть посуду? Я помою её, когда вернусь, я не могу заставить себя заниматься таким неромантичным делом в такой захватывающий момент!
– Да, да, можешь идти, – сказала Марилла снисходительно. – Энн Ширли! Ты с ума сошла! Вернись немедленно и надень что-то на себя. Это просто слова на ветер! Она пошла без шапки и шарфа. Посмотрите только, как она бежит по саду с распущенными волосами! Хорошо, если она не закоченеет до смерти.
Энн вернулась домой, когда фиолетовые зимние сумерки спустились на снежные поля. Вдали на юго-западе сияла большая, похожая на жемчужину, – вечерняя звезда. Небо светилось бледно-золотым и эфирно-розовым над белым блеском полей и темными верхушками елей. Звон бубенцов на санях среди заснеженных холмов звучал, как эльфийские песни в морозном воздухе, но их музыка была не слаще, чем песни в сердце Энн.
– Вы видите перед собой совершенно счастливого человека, Марилла, – объявила она. – Я совершенно счастлива! Да, несмотря на мои рыжие волосы. Сейчас у меня душа выше рыжих волос. Миссис Барри поцеловала меня и заплакала, и сказала, что ей очень жаль, и она никогда не сможет отблагодарить меня. Я почувствовала себя очень неловко, Марилла, но я только сказала, вежливо, как могла: «Я не обижаюсь на вас, миссис Барри. Уверяю вас, раз и навсегда, что я не хотела напоить Диану и теперь я предам прошлое забвению». Это было удачное выражение, правда, Марилла? Я чувствовала, что вызвала угрызения совести у миссис Барри. А у нас с Дианой был прекрасный день. Диана показала мне новый модный способ вязания крючком, которому её научила тётя в Кармоди. Ни одна душа в Эйвонли не знает о нём, и мы дали себе торжественное обещание никогда не показывать его никому. Диана дала мне красивую открытку с изображением венка из роз на ней и стихотворением:
